Александр Лидин - Ключ от всех миров [оптимизирована обложка]

Я аккуратно поставил сеточку с гостинцами на больничный столик. Иваныч был уже в колдовской пентаграмме. Через мгновение к нему присоединились я с Тоготом. Покемон начал нашептывать заклятие, и тут произошло невероятное.

Ожил Чапаев. До этого он пластом лежал на своей койке, а тут приподнял голову, вскочил и, схватив что-то сверкающее, с криком бросился на нас.

Чпок!

И мы оказались на облюбованном Тоготом чердаке, а вместе с нами Чапаев. Только теперь я разглядел, что усатый сосед господина Дмитриева напал на нас, размахивая металлической уткой. Но переход, казалось, сильно подкосил его и без того слабый интеллект. В один миг пролетев через полгорода и оказавшись в совершенно ином помещении, он охнул, отступил, споткнулся, упал на пятую точку и, обделавшись, так и застыл на куче собственного дерьма. А если учесть тапки на босу ногу, больничную пижаму и утку, которую он все еще крепко сжимал за горлышко, словно волшебный меч… то выглядел он по большей мере комично.

– Ну вот, еще один герой на нашу голову, – вздохнул Тогот. – И что мы станем делать с этим Дон Кихотом?

– Нет, зовут-то тебя как? – поинтересовался Иваныч, вплотную подходя к Чапаеву.

– Геннадий Николаевич, – дрожащими губами пробормотал Чапаев. – А что… что со мной случилось? Где я?

– Хотелось бы сказать что-нибудь вселяющее истинный ужас, – Тогот снова заговорил своим насмешливо-потешным тоном. – Например: вы оказались в аду. Сейчас разогреем сковородку, и все начнется… Но увы, это всего лишь чердак одной из многоэтажек.

Геннадий Николаевич с недоверием повернулся к Иванычу, а потом ко мне.

– И что теперь…

– Можно было бы вас пристукнуть, – все тем же тоном продолжал неутомимый Тогот. – Но это, к сожалению, не имеет никакого смысла… А так… Придется вам побыть нашим пленником до тех пор, пока мы не покинем сию славную обитель.

– Да как вы сме… – начал было Геннадий Николаевич, но Иваныч с грозным видом шагнул к нему, нависнув над ним.

– Считай, что попал в плен… – А потом прибавил. – Следующий раз подумаешь, прежде чем с уткой на людей кидаться.

Первый визит в цитадель наших врагов окончился фиаско. Определенно из моего побега они извлекли определенные выводы. Всюду видеокамеры, двери запечатаны заклятиями. Не такими мощными, как наши, но все же так просто их было бы не вынести – красные кровавые звезды с тибетскими знаками в вершинах лучей красовались на каждой двери.

Материализовавшись в одном из укромных закутков, мы, словно осторожные мышки, высунули нос наружу, принюхались и отступили. Нет, мы, конечно, могли вытащить Валентину, но при этом нам пришлось бы выдержать несколько настоящих сражений, и хоть Иваныч рвался в бой, мы с Тоготом решили подойти к проблеме с другой стороны.

Но прежде всего нужно было разобраться с «товарищем Чапаевым».

Когда мы вернулись, он, по-прежнему понурив голову, сидел на одном из надувных матрасов под охраной маркграфа. К появлению Тогота он в этот раз отнесся спокойно, видимо, начал привыкать.

– Ничего не вышло, – вздохнул Иваныч, усевшись на надувной матрас напротив Чапаева. – Ладно, теперь займемся тобой… Ты кто?

– Василий Иванович Артштейн.

– Василий Иванович? Вы – Василий Иванович, – и я согнулся в приступе смеха. – Артштейн… Мы к-гх-асные кавале-гх-исты… Т-гх-ам-т-гх-ам-т-гх-ам… И в бой ведет нас команди-гх Аб-гх-ам. Т-гх-ам-т-гх-ам…

– И ничего смешного, – вскинулся Артштейн. – Кстати, в чем-то вы правы. Отец назвал меня Василием в честь легендарного комдива.

– А потом вы в честь Бабочкина отрастили усы…

– В общем, так, товарищ Артштейн, генеалогические изыскания мы оставим на потом, а пока придется вам какое-то время прожить тут, так сказать, на матрасах. Отпустить мы вас не можем.

– А может, мозги ему промыть? Забудет он все…

– Нет, вы меня отпустить должны! У меня… аритмия и порок сердца…

– Мозги мы ему промыть, конечно, можем, но через пять минут он окажется там же, где Валентина, – пояснил Тогот. – А вот там его сердце не выдержит точно.

– И что станем делать?

– Ну, для начала подлатаем его, а потом посмотрим.

– Он на нас с уткой, а мы ему полную реанимацию? – возмутился Иваныч.

– Нет, посадим на сковородку и станем жир вытапливать, – фыркнул Тогот. – Хотя много тут натопишь?.. Ты что хочешь, чтобы этот старикан загнулся по нашей вине?

– Ой-ой-ой! С каких это пор ты стал таким чувствительным. То народ кладешь пачками, то…

– Тот народ, о котором ты говоришь, – люди, сознательно выступившие против нас, то бишь против исполнителей воли Высших сил.

– Не знали они ни о каких Высших силах! – встрял в спор я и тут же пожалел об этом, потому как спорить с Тоготом – дело проигрышное.

– Выходит, если расстреливаешь невинных людей из идейных соображений, не становишься палачом?

– Если ты сам находишься на мушке?

– И даже так. Хоть я и воспитываю тебя с детства, Артурчик, вижу, что многое упустил. Идеология вашего государства развратила тебя. Развратила! – похоже, я и в самом деле промахнулся, задев Тогота за живое. – В этой стране все шиворот-навыворот. Ребенка, предавшего своих родителей ради абстрактной идеи, которую он ну никак не мог воспринять в полном объеме, делают символом моральной чистоты! Убийцы, командиры расстрельных отрядов, палачи «троек» становятся народными героями. А потом члены этой же партии претендуют на то, чтобы вновь возглавить государство. Почему «фашист» – имя отрицательно-нарицательное, а звание «коммунист» – благородное? Да ни в одной стране нет такого беспредела. Фашисты уничтожали другие народы, коммунисты – свой! И кто из них прав? Те и другие палачи, но фашисты хоть были откровеннее и благороднее. Они сжигали и перерабатывали неугодных, а что творилось в лагерях ГУЛАГа? Пытки при выбивании признаний! Белая вошь! Люди, умирающие месяцами лютой, ужасной смертью. Да по сравнению с этим так ненавистный вашему народу Гитлер с его концепцией фабрик смерти – великий гуманист. А чем отличаются от Освенцима сталинские составы с переселенными народами? Только вот немцы ответили за все, а ваши палачи получили медали и ордена, стали заслуженными людьми, и никто из них… никто не ответил за содеянное…

Тогот замолчал, уставившись на Чапаева. А того буквально трясло. Неважно, что говорил Тогот, но вид разбушевавшегося демона плохо действует на обычных людей.