Франсис Карсак - Том 5. Так скучают в Утопии

Мальчик рос, не зная болезней. Первые свои шаги он сделал очень рано, под навесом укрытия, среди сверкания осколков кремня, брошенных орудий, обглоданных костей и гниющих туш. Зимы сменяли одна другую. Когда он достиг своего пятого года, ему дали имя ребенка, которое он должен был носить до юности: К’варф. Тогда же ему, сообразно возрасту, поручили и первую работу: собирать ветки в непосредственной близости от пещеры, — даже будучи суровым, почти грубым, к детям племя относилось не без нежности. К тому же любого самца, проявившего плохое обращение с ребенком, ждало единодушное порицание женщин вкупе с насмешливым безразличием других охотников. Словом, ранее детство К’варфа было настолько счастливым, насколько оно могло быть таковым в безжалостном мире, детство неандертальца.

Он играл в игры, которые смог бы понять и разделить с ним любой ребенок, каким бы ни был период его рождения. Какая-нибудь деревяшка изображала медведя, и он нападал на нее, нанося удары сучьями, представлявшими копья. Вокруг него племя продолжало свою повседневную жизнь. Зачастую, оставив несколько караульных, охотники уходили утром и возвращались лишь вечером, обычно принося большие куски мяса, с которых еще капала кровь, — детишки радостно ее слизывали. Женщины тогда брали туши, разделывали их кремнёвыми ножами, и вскоре куски красного мяса уже поджаривались на плоских камнях, нагревавшихся на огне в течение всего дня. В течение какого-то времени племя предавалось благостной лености: самцы отдыхали на своих подстилках из мехов или веток или же обменивались короткими слогами, сидя у огня, тогда как женщины выделывали шкуры при помощи скрёбл, болтая до тех пор, пока раздраженный вождь не вынуждал их умолкнуть, бросив в голову первое, что попадалось ему под руку — палку, кость, разбитую для того, чтобы высосать из нее костный мозг, или увесистое каменное орудие. Но бывало и так, что охотники возвращались без дичи, и женщинам и детям приходилось вновь обгрызать те кости, которые когда-то, в веселые дни пиршества, были брошены в сторонку, и на которых еще оставались кусочки почерневшего, затвердевшего мяса.

Развился К’варф быстро. Уже в десять лет, имея короткие и сильные конечности и слегка выдвинутую вперед большую голову, он демонстрировал типичные черты, свойственные его расе. Теперь он принадлежал к той возрастной группе, которая, не будучи взрослой, ни даже юношеской, уже не состояла из детей, и свободного времени у него стало меньше. Он научился обрабатывать кремень, отщеплять с помощью ударника каменный осколок, который затем следовало подретушировать костью, чтобы получились скрёбла, наконечники рогатины, наконечники с черешком [23] То есть с плоским выступом, который вставляют в расщепленное древко копья; конец древка потом заматывают ремешком, чтобы все держалось. , которые укрепляли на конце древка копья. Научился он и разводить огонь — либо быстро крутя заостренную палочку из круглого дерева в отверстии, проделанном в мягком и сухом дереве, либо ударяя кремнём об один из тех блестящих желтых камней, которые они находили на в особых местах. Он научился бегать по степи без того, чтобы вывихнуть стопу, угодив ею в нору суслика, или бесшумно, словно тень, по лесу. Он научился пугать дичь своими криками, чтобы выгнать ее на засевших в засаде охотников, отслеживать пути прохода и различать следы различных животных, полезных или опасных, выучил, почти ценой собственной жизни, и старую степную поговорку, в которой говорится: «Один волк — пустяк, два волка — опасность, три волка — смерть». Он был на охоте в тот славный день, когда Инг-Тха, охотник-гигант, убил пантеру, и способствовал ее умерщвлению всеми своими слабыми силами, втыкая рогатину в ее шкуру и удивляясь ее живучести.

Пришла зима, и Инг-Тха научил его запутывать свои следы в снегу: другого племени поблизости не было, но кто мог знать, не появится ли таковое, и плохо скрытый след мог привести врага к укрытию. К’варф стал умнее. Долгими зимними ночами он прислушивался к разговорам мужчин, в кругу которых его теперь принимали, или, скорее, терпели, и получил таким образом необходимое воину и охотнику образование. Определенные слова в определенных обстоятельствах не нравятся Силам, которые скрыты в небе, и которые дерутся порой огненными рогатинами. Гуд однажды забыл про это, и вскоре, когда, попав под летний дождь, он укрылся под пихтой, одна из этих Сил бросила свой дротик и сожгла его. Наконец, он научился самому важному: любой чужак — враг. Вождь, уже старик по тем представлениям — он давно уже не мог сосчитать лета своей жизни, — вспоминал, что в годы его детства с запада пришли захватчики, напавшие на племя. Они походили на племя К’варфа, но были более крупными и менее коренастыми. Один из них был убит и съеден, и, по словам вождя, голова его была не совсем такая, как у Людей (под этим он понимал племя).

Когда К’варфу было двенадцать, произошло серьезное событие: племя сменило места охоты. Дичи становилось все меньше, поредевшие стада в конечном счете начали избегать захода в долину, и теперь приходилось совершать долгие и тяжелые походы. Решение было принято советом, состоящим из вождя и охотников: племени предстояло переместиться в «Двойную» пещеру, находившуюся на востоке, в пяти днях хода. Когда-то, в юные годы вождя, племя там уже жило, и, быть может, именно поэтому это место помнилось ему как особенно приятное, с многочисленными стадами и хорошим, защищенным от ветров кровом, совсем рядом с которым течет вода. Но прежде нужно было удостовериться в том, что эта пещера пуста, что ее не занимает какая-то другая группа. Тарн и Х’релик были отправлены в разведку и, в глубине души, К’варф им позавидовал.

Они вернулись целыми и невредимыми, и в одно погожее сухое утро, когда бледно-голубое небо обещало солнечный день, племя тронулось в путь. Во главе шли разведчики, затем — основная часть племени, с женщинами и детьми в центре, наконец, в арьергарде, — несколько молодых воинов. Когда они спустились по склону, К’варф не обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на грот, в котором он вырос, и куда, уже с этого самого вечера, придут гиены — грызть кости и оставлять свои экскременты [24] Которые спустя тысячелетия станут копролитами. среди осколков кремня и оставленных орудий. Быть может, позднее, когда бы он и сам, в свою очередь, стал вождем, он бы пожалел об этом, и возвратил племя на место прежней стоянки...

Переход прошел без происшествий. На ночь они располагались лагерем на каком-нибудь жалком выступе, где сбивались в кучку и, на случай нападения волков, подготавливали, но не разжигали костер: не следовало кричать на всю степь, что они здесь. Каждую ночь сменялись караульные, но, за исключением жуткого смеха гиен где-то вдали, ничто не нарушало их отдых. Они спали глубоким сном, на голой скале или на горстках веток, поспешно собранных в сумерках. Дни шли один за другим. Они покинули долину, вскарабкались на плато, спустились к другой реке. И вот там-то, идеально расположенная на вершине склона, находилась Двойная пещера. Хотя несколькими днями ранее разведчики обнаружили ее пустой, племя долго всматривалось издали в темные входы. Никаких признаков жизни. С закатом солнца, когда косые лучи уже окрашивали скалу в желтый цвет, он вошли в свое новое жилище.