Франсис Карсак - Том 5. Так скучают в Утопии

— Кажется, мсье, я тут что-то...

— Подумаешь!.. Ребро. Вероятно, бизонье. Но постойте-ка... Ну да, оно гравировано... О! Исполнение неважнецкое, но все же... Начало раннего Перигора [20] Перигор — культура позднего палеолита во Франции, между культурами мустье и солютре. ! Если не ошибаюсь, это будет самая древняя известная гравюра... Похоже, какая-то рыба. Подойдите-ка, молодые люди! Видите веретенообразную форму, плавники, раздвоенный хвостовой плавник. Она плывет к чему-то очень похожему на ловушку. Как я уже сказал, исполнение весьма посредственное...

Так разглагольствовал окруженный группой молодых людей мужчина лет шестидесяти с пышными усами, стоя в раскопанной извилистой траншее, открывавшей доисторическое местонахождение.

— Если позволите, мсье, что я вижу? Хо! Это, скорее, похоже на ракету Тинтина! Вы и сами, мсье, прекрасно знаете, ту историю о путешествии на Луну, которая печаталась в газете...

— Пф! Давайте-ка будем серьезными!

— Разумеется, мсье, я не говорю, что это ракета. Я говорю, что это немного на нее похоже.

— Да, если уж вам так хочется. Законы аэродинамики и гидродинамики схожи: рыба действительно чем-то напоминает ракету. Но здесь речь не о том. Сейчас мы раскапываем Перигор I, то есть самую раннюю индустрию позднего палеолита, в которой до настоящего времени гравюр никто не находил. Вот что важно. Так что давайте продолжим раскопки! Вы, Пьер и Жан, пересмотрите в поднятом грунте все те кости, которые мы выбросили утром. Разумеется, нам не следовало этого делать, но кто же знал, что нужно возиться со всеми этими сломанными костями! Что ж, пусть это послужит вам уроком. Нужно было все собрать, все промыть, затем отобрать типичные фрагменты, которые следовало оставить, а все остальное выбросить.

Раскопки продолжились — скорее, даже не раскопки, а перекапывание всего местонахождения. На следующий день имело место открытие еще более сенсационное. В нескольких сантиметрах от того места, где была обнаружена гравюра, появилась крышка черепа, с вогнутой частью наверх.

— Осторожно, парни. Дайте-ка я сам. Смотрите, как нужно работать крюком: высвобождаем медленно, понемногу — это признак настоящего археолога. Да-да, он бесспорно человеческий. Да, но... но... Впрочем, он и не может быть каким-то другим, кроме как человеческим. Линия извилин... Они довольно-таки любопытные, эти извилины... Уж не имеем ли мы дело с какой-то патологией?

— Скажите, мсье, а кто его будет изучать, этот череп? Профессор Бурбон?

— Профессор Бурбон? Вы что, сошли с ума? Я сам, юноша, и буду его изучать! Будучи доктором медицины, я вполне способен это сделать. Неужели вы думаете, я позволю какому-то официальному лицу [21] Во время написания данного рассказа профессор Ф. Борд был в дополнение к должности в университете Бордо еще и официальным лицом министерства культуры, выдающим разрешение на раскопки и их инспектирующим. сунуть нос в мои раскопки? Никогда, ни за что! Не забывайте, что история первобытного общества, по большей части, писалась любителями! Ах, боже правый! Вы даже не видите, куда поставили руку! Этот камень упал прямо на череп! Ну да, теперь он прекрасен, этот череп! Разбился в пыль... Вон отсюда, идиот! Аж плакать хочется! Патологический череп!

— А что это за красноватые пятна, мсье?.. Вон там, рядом? — спросил в гнетущей тишине самый юный из парней.

— Какие еще пятна? А, эти? Оксид железа, вероятно. Мне сейчас не до каких-то там пятен ржавчины!.. Патологический череп!

Никто не позаботился о том, чтобы собрать эти «пятна ржавчины» для анализа. Однако если бы это сделали, то могли бы в них обнаружить — в необычайно большом проценте — хром, кобальт и ванадий, металлы, совершенно неизвестные в эпоху палеолита.

Ребенок родился весной, когда большая ежегодная оттепель высвобождала реки и приводила в движение почву на склонах в виде грязевой лавы. Согласно обычаю, он был представлен вождю, который осмотрел его и равнодушно позволил ему жить.

Он не был отмечен никаким необычным знаком. Для современного человека он ничем бы не отличался от любого другого новорожденного. Характерные признаки его расы — низкий, скошенный назад лоб, огромные надглазничные валики, отсутствующий подбородок и выступ в форме шиньона в затылочной части черепа — должны были развиться гораздо позднее, уже в юношеские годы. Он был передан взволнованной матери, ожидавшей в сторонке, и племя забыло о его существовании.

Времена были благоприятными для племени. Северных оленей было в изобилии, да и бизоны носились по степям несметными стадами, где хватало и совсем юных, убить которых не составляло труда, — у этих и мясо было более нежным. Укрытие тоже имелось: почти пещера, что лучше защищало от холода, но с широким входом, через который внутрь попадал солнечный свет. Под сводом, позади разведенных полукругом костров, преграждавших вход тем достаточно сильным хищникам, которые осмелятся напасть даже на полсотни воинов с огромными руками, стояли покрытые плохо выделанными, вонючими шкурами чумы с каркасом из связанных деревянных палок. В расположенных по соседству известковых осыпях, представлявших собой результат разрушения склонов из-за сильных заморозков [22] Вода попадает в трещины, замерзает, и так как лед занимает больший объем, чем вода, трещины расширяются, что приводит к откалыванию кусков породы. , необработанный кремень встречался в виде крупных желваков, также он попадался в речных наносах и в глине на плато, которую размывали дожди. Самые близкие чуждые племена располагались в трех днях пути и все до одного были гораздо слабее. Наконец, и климат, после более продолжительного, нежели обычно, периода влажности, начал становиться более сухим и холодным. Вдалеке, на самом Севере, давно уже пришли в движение никогда не виденные этими племенами огромные ледники, вновь устремившиеся к Югу.

Жизнь была суровой и, конечно, опасной. Неосторожного или невезучего подстерегала смерть — от когтей пещерного льва или медведя, от рога раненного бизона или острого копыта северного оленя, от силы скрытных и многочисленных волков. По равнинам бродил большой мамонт. Как правило, племя и он жили в мире, но некоторые старые одинокие самцы не соблюдали перемирие, и порой в вытоптанной степи находили красноватую кашу, в которую превращались попавшиеся им под ноги охотники. Шерстистый носорог, эта глупая и близорукая громадина, легко бросающаяся как на куст, так и на человека, также был опасным спутником. Но гораздо более опасной, чем какое-либо из этих животных, была невидимая смерть, та, что поражает молнией, сжигает огнем, приходящем из чащи, в высохшей летом траве, та, что проникает в горло, грудь или живот, вызывает покраснение кожи, затрудняет дыхание и часто заканчивается удушением. Этой последней смерти кланы людей платили тяжелую дань: лишь немногие из детей доживали до того возраста, когда уже могли считаться мужчинами, лишь немногим из мужчин доводилось увидеть больше тридцати вёсен. А ведь были еще и несчастные случаи, утопления, ссоры, война, когда случайно встречались два племени. Этим объяснялась относительно небольшая, несмотря на отсутствие голода, численность людей, а также тот факт, что каждая женщина, после ее двенадцатой весны, имела столько детей, насколько она была старше двенадцати лет.