Франсис Карсак - Том 4. Пришельцы ниоткуда

Алжирская же война началась в 1954 году в День всех святых, 1 ноября, а к этой дате роман был уже до некоторой степени «написан» в голове автора, который до конца — и едва ли не во всех подробностях — следовал плану, разработанному еще в 1952 году.

II Индокитай

В июле 1954 года заканчивалась Первая Индокитайская война. В 1936 году, в возрасте шестнадцати лет, Франсуа Борд провел несколько месяцев в регионе, который тогда являлся

Французским Индокитаем, объездив всю страну, или скорее страны, потому что он также побывал в Камбодже, где посетил храмы Ангкора, и в Лаосе, где ему довелось пообщаться с горцами народа «мои». Алжир, где он никогда не был 18 18 В 1938-1939 годах он один раз ездил в Марокко и один раз в Тунис в туристические путешествия с товарищами из АиЪег§е$ с1е 1еипе$$е$. Но речь шла главным образом о развлечениях, занятии туризмом и посещении развалин Волюбилиса и Карфагена, и потому он имел только самые поверхностные контакты с местным населением. (Примеч. Жоржа Борда ) , не принадлежит к личному жизненному опыту Франсиса Кар-сака, а вот Индокитай — да.

У себя дома в Вильнёве, пусть его отец и был когда-то торговцем в Дакаре, он с расизмом практически не сталкивался. Разумеется, когда речь заходила о сенегальцах, зачастую использовался термин «негр», но какого-либо пренебрежительного значения никто этому слову придать не пытался: то был обиходный термин, более того, в диалекте Перигора и Аженэ «негр», пе§го, означает просто «черный». В тех приключенческих романах того времени или рассказах о путешествиях, которые он читал, довольно-таки часто присутствовала окраска, которую мы бы, несомненно, назвали «расистской», но в большинстве случаев то был расизм патерналистский, так сказать, благосклонный: прибывавшие в Африку белые несли с собой цивилизацию. О ненависти или откровенном презрении речи практически никогда не шло.

Прибыв в Индокитай в конце 1936 года, он быстро увидел, что такое расизм, колониализм, ксенофобия и все то разнообразие форм, какое они могут принимать, от самых очевидных до самых утонченных.

Не успел он приехать, как почти сразу же стал свидетелем одной сцены, наложившей на него глубокий отпечаток. Он пошел на почту (в Сайгоне?). У окошка стояла небольшая очередь. Какой-то старик проводил нужную ему операцию (то ли посылку отправлял, то ли заказное письмо, я точно не знаю). За исключением моего отца, все в очереди были «Индокитай-цами». Вошла француженка лет сорока, которая, не принимая в расчет очередь, направилась прямо к окошку, оттолкнула старика, да так, что тот едва не упал — и упал бы, если бы кто-то его не поддержал, и заявила почтовому служащему: «Я спешу, займись-ка мною...» или что-то в этом роде. Когда же тот возразил, она его оскорбила и снова потребовала, чтобы он ее немедленно обслужил. Что он и сделал в гробовой тишине, которая царила в помещении. Мой отец был в ужасе, тем более, что эта женщина была супругой одного из чиновников Французской республики, который прибыл на Дальний Восток насаждать европейскую цивилизацию, а «индокита-ец», которого она оттолкнула, был стариком и человеком образованным, что делало его вдвойне достойным уважения.

Но помимо этого индивидуального и — назовем это так — «глупого» расизма, в то время там наблюдалась взрывная и сложная, если не сказать безвыходная, ситуация 19 19 В том, что следует дальше, я буду, по необходимости, слишком, даже чрезмерно, поверхностным. Но если не написать, по меньшей мере, 20 страниц на эту тему, я не вижу, как бы я мог сделать иначе. ( Примеч. Жоржа Борда ) .

В каком-то смысле «Индокитайская война» началась не в 1946 году, но как минимум лет на двадцать раньше. В начале 30-х годов французская армия, в отместку за забастовки и стачки, подвергала бомбардировке деревни, осуществляла депортации и казни без суда и следствия. «Колониальная партия» (барон де Неталь...) — как в Париже, так и в самом Индокитае — видела в этой стране золотое дно, которое ни в коем случае нельзя было упускать. Если некоторые правительства Третьей республики и пытались провести благоприятные для «туземцев» реформы, то в большинстве своем эти реформы оказывались нежизнеспособными и сходили на нет уже на месте. Разумеется, среди колонистов были и такие, кто способствовал «туземному» развитию, будь то по причинам гуманным (граф де Роан...) или же просто из здравомыслия. Но таких, судя по всему, было меньшинство, и в любом случае «фитиль бомбы был уже зажжен», если можно так выразиться.

Но тут есть и еще кое-что такое, о чем часто забывают: дело в том, что тогдашние колонизируемые когда-то и сами были колонизаторами, которые захватывали, порой и силой, земли, «миры», другие народы. И эти колонизации, эти завоевания бывало происходили не так уж и давно. Приведу лишь один пример: еще десять веков тому назад в нынешнем Вьетнаме (который в 1936 году состоял из Тонкина, Аннама и Кохинхины) не было «вьетнамцев». А до XV века их не было и там, где какое-то время был Южный Вьетнам (тогда там существовало королевство Тьямпа) и где тогда проживало население, говорившее на малазийском языке, которое было окончательно завоевано «вьетнамцами», пришедшими с юга Китая, в XVIII веке. Тьямы (жители Тьямпы) были убиты или высланы, главным образом в Камбоджу. Но и сами тьямы, вероятно, прогнали или истребили другие народы, чтобы завладеть богатыми прибрежными регионами и землями дельты реки Меконг...

Проживая у сестры и зятя (который тогда был гражданским администратором в Кохинхине), именно об этом Франсуа Борд ежедневно слышал, а частично это и сам видел, в свои шестнадцать лет. Видел он и взаимное презрение различных народов, презрение вьетнамцев к китайцам Чолона, презрение китайцев к вьетнамцам, вьетнамцев — к кхмерскому меньшинству Кохинхины, кхмеров — к вьетнамцам, почти всего мира — к меньшинствам гор («мои», как их тогда называли), французов — к «туземцам» и «туземцев» — к французам. И я бы добавил: и так далее.

В общем, если это кому-то важно, район обитания трех народов, о которых идет речь в романе «Этот мир — наш» — берандийцев, бриннов и васков — можно обозначить как некий полуостров, тянущийся с севера на юг, где на низменностях преобладают густые леса и болота... и где есть река, которая называется «Светлая река».

В 1978 году Франсис Карсак писал одному из своих корреспондентов: «... В действительности, как я уже говорил, основа этого романа была выстроена еще до начала Алжирской войны, и я держал в голове Вьетнамскую войну (первую фазу). В Алжире я не был, но я был во Вьетнаме, Лаосе и Камбодже, странах, которые мне очень нравятся и которые, что весьма прискорбно, были буквально растерзаны ненужными войнами. Так что и «густые заросли», о которых я говорю в различных книгах, это не африканские джунгли, которые мне не знакомы, но индокитайские заросли, довольно-таки от них отличные. Я знаю, что французы далеки от восточного образа жизни и, скорее, смотрят в сторону Африки, чем, вероятно, и объясняется такая точка зрения 20 20 Что сюжет романа «Этот мир — наш» был инспирирован ситуацией в Алжире (Примечание Жоржа Борда). . Меня же всегда больше привлекает Азия».