Франсис Карсак - Том 3. Львы Эльдорадо

Стелла выжидала. Тену-Сика не отходила от нее ни на шаг, готовая переводить ее слова, повторять в микрофоны, соединенные со скрытыми в кронах деревьев громкоговорителями, ее указания.

— Думаешь, ему удастся ее освободить? — спросила Стелла.

— Господин может все! И он будет не одинок. Многие отвергают подобные жертвоприношения, госпожа. Тика — то есть капитан Офти-Тика — говорил мне, что большая часть армии ненавидит жрецов Беельбы.

— Ты сказала об этом господину Лапраду?

— Естественно! Мой долг — передавать ему все, что может его заинтересовать.

— Ты любишь своего господина, Сика?

— Он не просто господин, он — Повелитель! Всё склоняется перед ним, когда он того желает. Но он добрый. Если будет нужно, мы все отдадим за него свою жизнь.

Стелла не ответила, поразившись в который уже раз той преданности, которую у людей вызывал по отношению к себе этот порой брутальный и суровый великан. Она вздохнула. Если бы только они могли сражаться на одной стороне! Она уже забыла, как всего несколько минут назад подошла к Тераи, чтобы рассказать ему о тайном послании жреца Беельбы. Она по-прежнему полагала, что он не прав, что он ведет бесплодную борьбу, но если за приношениями в жертву людей действительно стоит ММБ, она уже не чувствовала себя чем-то обязанной этой организации.

Небо на востоке уже светлело. С холма докатились глухая барабанная дробь, затем рев труб. По плацу разнесся протяжный вопль собравшейся там бесчисленной толпы фанатиков, и Стелла поняла, что они приветствуют появление жрецов — или же жертв.

Затем все стихло. Даже печальный гул бронзового гонга, доносившийся из храма Клона в нижнем городе, где всю ночь продолжалась искупительная церемония, казалось, лишь усугублял эту мертвую тишину.

Внезапно Стелла насторожилась: уж не выстрел ли она слышала? За первым последовали другие, целые очереди, прерываемые сухими взрывами гранат, затем все на миг заглушил дикий рев толпы, в котором смешались страх и ярость. Она бросилась к восточному парапету, пытаясь что-нибудь рассмотреть. Но дом стоял у самого подножия холма, и Стелла видела отсюда только верхнюю площадку храма, где, едва различимые в бинокль, беспорядочно метались черные фигурки. Теперь выстрелы трещали беспрерывно. Вместе с Тераи ушли десять кеноитов, обученных стрельбе из автоматов, и она содрогнулась при мысли о том, сколько жертв этот град пуль вырывал из густой толпы. Новая серия взрывов, затем над ревом толпы взвился далекий боевой клич Тераи: «Йохиооохоо!» Поток людей стремглав катился по улице с вершины холма. Иногда она различала отдельные фигуры, потом они снова исчезали за вершинами деревьев. Стрельба усиливалась, приближалась.

— Господин! — крикнула Сика.

Стелла тоже мельком увидела высокий массивный силуэт Тераи: он приостановился, чтобы скосить первые ряды преследователей. Затем деревья снова скрыли его из виду.

— Сика, переводи! Десять человек — на улицу, встречать господина! Все остальные — на стены, на свои посты!

Она вставила в пулемет ленту.

— Праааа!

Где-то совсем близко протрещала очередь. Из глубины парка доносился шум схватки, какой-то человек, задыхаясь, взбежал по лестнице на террасу, прокричал несколько слов и снова исчез.

— Господин ранен, — перевела Сика.

— Я спускаюсь!

Стелла была уже под колоннадой, когда в аллее возникли четверо мужчин, несших на руках Тераи. Остальные шли следом, сжимая оружие: сражение на стенах, судя по всему, закончилось. Стелла склонилась над геологом. Длинный ру-

бец прорезал его правую щеку, а вся макушка головы представляла собой кровавую волосатую губку.

— Камень из пращи... господин как раз перелезал через стену, — пояснил какой-то кеноит, говоривший по-английски.

— Сика, аптечку! Скорее!

Череп, судя по всему, проломлен не был, но Стелла слишком плохо разбиралась в подобных вещах. А что если у него сильное сотрясение мозга? С санитарной сумкой прибежала Сика. Стелла промыла раны, остригла слипшиеся волосы и с облегчением увидела, что камень из пращи только скользнул по черепу, содрав несколько сантиметров скальпа. От ожога дезинфицирующей жидкости Тераи застонал, затем открыл глаза и попытался сесть.

— Не двигайтесь! Как вы себя чувствуете?

— Моя голова!.. Эта свинья не промахнулась! Но что вы тут стоите? К оружию! Все — на стены!

— Успокойтесь! Нападение отбито.

— Помогите мне встать.

Он поднялся, шатаясь, поддерживаемый двумя кенои-тами.

— Я потерял всех ихамбэ. Не мог их удержать. Когда Ээнко увидел сестру на жертвенном алтаре, то просто обезумел! Впрочем, и я тоже...

Морщась от боли, он снова покачнулся, затем, невероятным усилием воли, распрямился во весь рост.

— ГдеЛаэле?

— Мертва! Мне пришлось ее застрелить! Ничего другого сделать для нее я просто уже не мог!

Он погрозил огромным кулаком в направлении холма.

— Война, теперь война, всеобщая и беспощадная! Я сожгу Кинтан, если понадобится, а вместе с ним — и другие города Кено! Разве что мне отдадут всех жрецов Беельбы, чтобы я бросил их Лео! Помогите мне дойти до моей комнаты. Стелла, займитесь обороной, голова буквально-таки раскалывается, ничего не соображаю. Через час-другой мне станет лучше.

Он исчез в глубине дома, тяжело опираясь на слуг. Между деревьями появилась шатающаяся, вся в крови, фигура, в которой Стелла признала Ээнко. Великий воин спотыкался, кровь лилась из его бесчисленных ран. Он медленно подошел к дому, смерил Стеллу преисполненным ненависти взглядом и рухнул на землю где-то под крытой галереей.

— Позаботься о нем, Сика. Я схожу взгляну, как там господин Лапрад.

Тераи сидел на постели, сжав голову руками, не обращая внимания на кровь, пропитавшую повязку. Когда Стелла вошла, он поднял на нее глаза.

— Хотите знать, как это было, да? Прекрасная статья для вашей газетенки? Что ж, я вам расскажу.

— Не надо ничего говорить!

— Нет, я должен выговориться, иначе все это меня задушит! Проулками и через парки, мы беспрепятственно добрались до холма. Там уже собралась огромная толпа, и ближе нам подойти не удалось. Мы затаились в кустах, метрах в пятидесяти от храма, справа. Тройной кордон солдат отделял толпу от того места, где был воздвигнут их мерзкий алтарь. В бинокль я видел даже ножи для жертвоприношений. Потом, под рев труб, появились жрецы, толпа завопила, привели первую девушку, уложили на камень и — раз! — это было быстро сделано, ей живой вспороли живот. За ней последовала вторая, третья... Я не мог вмешаться, не мог растрачивать впустую и без того мизерные шансы спасти Лаэле! Наконец появилась она. Она не была, как другие, отрешенной или одуревшей от страха! Она отбивалась как могла, и, должно быть, у многих из этих мерзавцев навеки останутся следы ее ногтей и зубов! Когда ее хотели уложить на алтарь, я начал стрелять, снял всех жрецов с жертвенными ножами, и мы ринулись вперед. Но между нею и нами было слишком много народа! Чем больше людей мы истребляли, тем больше их прибывало. Я убивал, убивал и убивал — мужчин, женщин, детей, с этими их мерзкими рожами фанатиков... Я и окружавшие меня ихамбэ пробивались вперед в лужах крови, пока остальные наши парни палили налево и направо. В какой-то момент, после разрыва гранаты, в лицо мне прилетела оторванная женская голова. В конце концов я увидел, что нам не пробиться: Лаэле уже обступили другие жрецы с ножами. И тогда, выкосив всё вокруг себя при помощи гранат, я испустил свой боевой клич, чтобы Лаэле знала, что я здесь,