Игорь Николаев - Железный ветер [Весь цикл в одном томе]

Теперь вода заканчивалась, но и экономить ее уже не было смысла.

Иван тщательно взбил пену и легкими движениями кисточки равномерно нанес ее на лицо. К местным пастам-депиляторам он так и не привык.

– На тот свет при полном параде? – мрачно осведомился Таланов, останавливаясь в дверях.

– Ага, – неразборчиво буркнул Иван, выдвинув вперед челюсть, чтобы кожа натянулась и лезвие брило чище.

– Дело есть, – все так же неприветливо продолжил Виктор.

– Сейчас. – Бритва легкими порхающими движениями скользила по щекам, снимая плотные шапки пены.

Когда «попаданец» достал дорогой одеколон, брови Таланова недоуменно поползли вверх.

– Понимаешь, – пояснил Иван, протирая лицо салфеткой. – Я в сорок втором был севернее Ста… Одного города, там много недель шли страшные уличные сражения, а мы тем временем в голой степи ходили в атаки, вытягивая из города вражеские силы. Я там поймал два осколка в грудь, и когда лежал в госпитале, рядом со мной был один раненый оттуда. Я у него как-то спросил, когда они поняли, что победа будет за нами. – Терентьев открыл флакон, приятный запах поплыл по комнатушке, смешиваясь с тенью винного запаха. – Думал, скажет что-то героическое, но он ответил… – Иван закончил утренний туалет и повернулся к Виктору всем корпусом. – Ответил: «Когда немцы перестали бриться». Наши, несмотря ни на что, брились и следили за собой, неопрятных не уважали и избегали. И когда увидели, что среди вражеских покойников все больше щетинистых, то поняли, что враг махнул на себя рукой, значит – сломался. С тех пор бритва всегда со мной.

– Ясно, буду иметь в виду: как «семерки» перестанут бриться, так наша и взяла, – сказал Виктор. – Теперь к делу. У меня мало людей. На тебя рассчитывать?

– Конечно, а как же иначе? – удивился Иван, натягивая свой неизменный пиджак.

– Мы не можем охранять все, поэтому я выделил резерв из семи лучших бойцов. Возьмешь под командование?

– Командовать – нет, не возьму, я для них не пришей звезде рукав. А вот поработать в команде – дело другое.

– Тогда присоединяйся.

– Господин офицер, – отец Сильвестр поймал за рукав Басалаева.

– А? – односложно отозвался Борис, аккуратно, но решительно освобождаясь от хватки сухой старческой руки, похожей на птичью лапу. Ему было решительно не до священника. Утро властно вступило в свои права, изгоняя остатки ночи, и противник определенно зашевелился. Исчезли проезжавшие машины, окружающая территория опустела. Борис не был военным, но не нужно было быть искушенным воином, чтобы понимать, к чему идет дело.

С неожиданной силой священник перехватил руку майора и испытующе заглянул ему прямо в глаза.

– Благословить хотите? – недовольно спросил Борис, нахлобучивая шлем. – Я для вас схизматик, рожден и воспитан в православной вере.

– Я не могу благословить на убийство, это грех, – печально ответил Сильвестр. – Но… Как человек, я буду молиться за ваш успех. За крепость ваших рук и стойкость сердец. In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen.

– А как священник? – заинтересованно спросил Басалаев, подтягивая ремешок.

– Как священник я буду надеяться, что милосердный и любящий Господь простит мне это.

– Спасибо, отче, – серьезно сказал майор, проверяя затвор «То-45». Он привык к более компактному оружию, но и с армейской самозарядной винтовкой чувствовал себя вполне уверенно. – Надеюсь, Он услышит.

«Сегодня нам явно понадобится божественное вмешательство», – закончил он уже про себя.

Резерв принял приход Терентьева без эмоций, как само собой разумеющееся. В приюте не было лишних мужских рук, способных держать оружие, и если командир решил, что странный человек в пиджаке будет к месту именно здесь, так тому и быть. Иван поймал на себе несколько косых взглядов, которые, впрочем, быстро прекратились. Гвардейцы оценили свободную непринужденность его обращения с оружием и передвижение через опасные зоны – пробежкой, пригнув голову, чтобы не засветиться в оконном проеме. А сам Иван отстраненно удивился, как быстро и естественно вернулись старые навыки.

Да, война, как оспа, от нее можно излечиться, но она навсегда остается с человеком.

«Пулеметы готовы, минометчики в атриуме», – подсчитывал в уме Таланов.

Резерв ждет своего часа на втором этаже, получив трофейные маски, у остальных – эрзацы Поволоцкого. Все бесполезные для боя собрались в заминированном подвале, туда же переместили лазарет, в котором остался только Хоменко. Остальные либо умерли, либо встали в строй.

Сделали меньше, чем хотелось бы, намного меньше, но все же больше, чем могло бы быть, подвел он итог, возвращаясь к «засадному полку».

Виктор понимал, что при катастрофической нехватке людей командовать полноценно он не может, просто некем. Единственное значимое решение, которое ему надлежало принять, – ввод в схватку резерва в нужный момент в нужном месте. Таланов долго думал, не сказать ли что-нибудь для вдохновения и поднятия боевого духа, но в конце концов не стал.

– Надо было сказать речь, – тихо, только для него произнес Иван, буквально вторя мыслям капитана.

– А что мне говорить? – так же тихо ответил Виктор. – Что все погибнут из-за того, что… – Он не стал заканчивать мысль. – Все будет или неискренним, или ненужным. Они славные ребята и сами все понимают.

Иван немного помолчал. За углом здания, на улице Герцхеймера отчетливо взревел мотор какой-то тяжелой машины. Послышались лающие голоса, они перекликивались короткими рублеными фразами, наверняка отдавали команды. Из-за расстояния Виктор не мог понять, какой это язык, но в любом случае то был не английский. Капитан крепче сжал шейку приклада, отполированного ладонями до зеркального блеска.

Еще минута.

И еще.

Голоса стали громче, похоже, кто-то произносил речь, короткую и экспрессивную. Слова, эхом отразившись от зданий, врывались в окна приюта как энергичное «гав-гав-гав!». Капитану вспомнились безумцы-сатанисты, которых отправили к кумиру гранатой. Те надрывались почти так же.

– Ну чисто собака брехает, – заметил кто-то рядом. Среди десантников прокатились сдержанные смешки. Похоже, сравнение пришло на ум всем сразу.

– Пес смердячий, – добавил другой, вызвав уже неприкрытое, искренне веселье. Таланов неожиданно поймал себя на том, что забыл его имя. Он помнил до мельчайших деталей его лицо, биографию, мог перечислить все операции, в которых участвовал уже не молодой солдат. Знал, что тот любит и умеет играть на деревянной дудочке-«козе», что у него дома большая семья и трое детей, что он любит читать и постоянно цитирует какие-то забытые романы.

Но Виктор забыл имя. Совершенно забыл.

И вдруг заговорил Терентьев, негромко, но как-то особенно проникновенно.