Иннокентий Соколов - Ленинград-28 [СИ]

Подошел к таксофону, зачем-то постучал согнутым пальцем по трубке. Бросил монету и замер, вслушиваясь в тихие шорохи аппарата. Что-то звякнуло там, в механическом нутре, и бездушный автомат выплюнул пятак. Реальная стоимость пятака оказалась куда ниже номинальной, но знающему неинтересны условности. Юрий крутанул пальцем диск, набирая номер. Иногда можно звонить бесплатно, нужно просто знать правильные цифры.

Пошел вызов. Все это время Юрий сердцем ощущал, как в глубине души набухает что-то невероятно важное, готовое раскрыться дурманящим цветком, вот только новизна ощущений не вполне соответствовала тревожным мыслям в голове. Что-то будет, ой будет — и весьма скоро.

Трубку взяли.

— Алло — Юрий напряженно вслушивался в тишину. — Алло, ответьте, пожалуйста…

На другом конце провода молчали, очевидно, не зная, что сказать.

— Алло? — Уже вопросительно спросил Юрий.

Тишина в трубке сменилась короткими гудками.

Он пробовал дозвониться несколько раз. Пятак проскакивал сквозь автомат сверкающей искоркой надежды. В трубке молчали, а в последний раз вообще дозвониться не удалось. Юрий слушал гудки, понимая, что влип.

Это знание пришло внезапно. Словно вспышка на миг ослепила откуда-то изнутри, раскрыв сияющий белый лист, исписанный письменами. Давай, дружок, медленно и аккуратно положи трубку, и садись на скамейку. Через час за тобой приедут, и все будет кончено. Если же ты еще решил немного задержаться на этом свете, не стой столбом. Убирайся отсюда, поскорей.

Путь твой будет недолог. Ехать тебе в Славянск. Маленький городок, ты же знаешь, их много таких. Город-герой, — пускай, и знают об этом только избранные. Добираться недолго, всего-то два часа электричкой, машиной быстрее, но перестук колес отчего-то ближе сердцу. Есть что-то такое, что манит в грязные заплеванные вагоны пригородных поездов.

Давай, Юрок, шевели ножками, пока не подъехал неприметный «жигуленок» с четверкой таких же неприметных ребят. Забирайся в тамбур — контролеры не тронут нищего, пройдут мимо, брезгливо поджав губы. При желании можешь пересечь поезд, насобирать немного мелочи на дорожку, вот только баян придется оставить здесь — ни к чему таскать с собой лишний хлам. Все что нужно ты найдешь там, в скучном провинциальном городке, среди пыльных кривых улочек, соленых озер и грязных посадок.

Как тебе такой вариант? Да, кстати, Панюшин… Что, в твоих глазах удивление? Ну что же, значит, память поделилась с тобой еще одним кусочком воспоминаний, прижми их к сердцу и храни где-то там, поближе к грешной душонке, быть может тебе предстоит вспомнить нечто такое, отчего захочется исторгнуть из себя эти воспоминания вместе с самой душой. Так вот, Панюшин, впереди много интересного, и быть может, стоит озаботиться тем, чтобы этот интерес не оказался слишком опасным для тебя самого. Подумай об этом на досуге, когда будешь смотреть отсутствующим взглядом в треснутое окно, провожая уносящиеся вдаль кривые березки и иссохшие сосенки, что растут вдоль путей вестниками проходящей вечности.

Хотя, лишние знания рождают скорбь — ты убедишься в этом не раз.

Вперед, Юрка, не бзди.

Панюшин проснулся среди ночи, и некоторое время лежал в темноте, пытаясь сообразить, где находится. Тикали ходики, и сверчок за окном пел заунывную песню. Лето ушло, оставшись в ослабленной памяти шумом электричек да терпким вкусом окурков, подобранных на перроне.

Юрок любил весну, лето тоже ничего, но уже не так. Духота и марево над горячим асфальтом привокзальной площади — вот и все лето. Правда можно собирать абрикосы, от которых потом крутит живот, спать, где хочешь, не думая о будущих холодах, но зато прохожие, утомленные солнцем, подают неохотно. Сейчас Панюшин был даже рад тому, что, наконец, закончилась жара. Он поплотнее завернулся в теплое покрывало, размышляя о событиях дня вчерашнего. Сильно болела голова, и зверски хотелось пить.

Уработав Бугая, Панюшин собирался отсидеться в старухином доме, но жизнь, как водится, внесла коррективы в его планы. Стук в калитку заставил подобраться. Панюшин был готов встретить гостя, который, правда, оказался обычным трудягой, завернувшим после трудовой смены к бабе Мане, пропустить пару стаканов горилки.

Работяга вломился во двор, жуя травинку. Встал, покачиваясь, рассматривая двор усталым взглядом, в руке он держал затертый полиэтиленовый пакет.

Панюшин вышел из дома.

— Чего надо?

Пришелец смерил Панюшина осторожным взглядом.

— А где баба Маня?

— Занята она. За гвоздями поехала — не моргнув глазом, соврал Панюшин.

— За какими гвоздями? — тупо удивился пролетарий.

— За шиферными… Тебе чего надобно, мил друг?

— Мне это… — помялся трудяга. — Остограмиться бы…

Панюшин загадочно улыбнулся.

— Один момент!

Он вынес из сарая внушительную бутыль прозрачного как слеза самогона. Плюньте в глаза тем, кто показывает в фильмах мутное пойло — в своем деле баба Маня знала толк. Продукт ее усилий пускай, и не отличался особой крепостью, зато и не был противным на вкус. Из всех способов очистки бабка признавала один, самый действенный — марганцовку. Правда, пить полученный самогон было не очень полезным для здоровья, но подобные мелочи мало интересовали алчную старуху.

Увидев заветную бутыль, работяга засуетился. Выплюнул травинку, смахнул со стола невидимый мусор. Панюшин со значением поставил бутыль на плохо оструганную столешницу, вернулся за стаканами. Пока он искал посуду на кухне, работяга уже успел извлечь из пакета нехитрую закусь — нарезанное ломтиками сало, несколько вареных яиц и пару пучков зелени.

Панюшин потер руки. В бутыли аппетитно забулькал разливаемый самогон.

— Звать то тебя как? — поинтересовался Панюшин.

— Толик — лаконично ответствовал гость, придирчиво соблюдая уровень жидкости. — А тебя?

— Юрка.

— Ну, за знакомство…

Выпили. Самогонка обожгла гортань. С непривычки Панюшин закашлялся.

— Ох и ядрен, зараза! — выдохнул он.

Неспешно закусили, затем Толик аккуратно разлил еще по одной, Юрий же откинулся на скамейке, чувствуя наступающее умиротворение. Как всегда, после выпитого, захотелось поговорить.

— Вот скажи мне, Толик — проникновенно начал Панюшин. — До каких пор будет продолжаться весь этот бардак?

Толик махнул рукой, всем своим видом показывая, что далек от политики.

— Нет, ты ответь! — наседал Панюшин.

Вместо ответа, Толик вновь наполнил граненые стаканы. Выпили не чокаясь.

— Это надо же, такую державу угробить! — волновался Панюшин, пытаясь удержать внутри огненную жидкость.

Разговор не клеился. Панюшин смотрел, как Толик, не торопясь, чистит яйцо.