Константин Седов - Лес проснулся [СИ. Оптимизированная обложка]

Я вдруг показался себе идиотом и только сейчас обратил внимание, что у меня нос измазан кремом. Пришло понимание, что это и стало причиной девичьего интереса к моей персоне.

Нос вытер, торт расхотелось. Сидел, сложив руки и смотрел на танцующих думая о своем. Невеселом. Через пять минут обнаружил рядом ту самую девушку, что рассматривала меня. Светленькая, невысокая, худющая, с горящими глазами и большим ртом, который ее совершенно не уродовал. Она подошла ко мне и страшно стесняясь, спросила:

— Можно пригласить вас на танец?

— Меня? — звучало это совершенно по-идиотски, и у девушки в глазах мелькнул испуг неловкости ситуации.

— Я Катя, — зачем-то сказала она и смутилась еще больше.

— А я Олег. Танцевать не умею и надеюсь, что вы мне покажете, как это делается.

Я по-прежнему не хотел танцевать, но не хотелось смущать девушку.

Здесь все было по-другому. В отличие от Аллы, Катя была сущим дитем. Наивным, взбалмошным, романтичным и исключительно правильным. Поцеловались мы на первом же свидании в мою следующую увольнительную. Она при этом вспыхнула, вжав голову в плечи. Глаза зажмурила, а потом долго моргала, застенчиво и счастливо улыбаясь.

Когда, я на втором свидании попытался позволить себе большее, снова вспыхнула, залепила мне пощечину, на чем свидание и закончилось. Еще через неделю я был прощен, и мы опять целовались, что доставляло и удовольствие, и неудобство одновременно. Это как перед голодным тем же тортом махать. Смотреть и вдыхать аромат можно, а вот укусить ни-ни.

У меня впервые был тот тип отношений, в которых я казался себе матерым, повидавшим жизнь самцом. Это в двадцать один год-то. Но рядом с доверчивой девочкой, младше меня всего на два года, я ощущал себя мачо.

Катя была не дурой, но невероятно наивной. Начитанная, училась в педагогическом университете, загоняла меня, прежде, считавшего себя эрудитом, в тупик, разговорами о Багрицком, Нарбуте и оригинальном слоге Ирины Одоевцевой.

Все у нее были хорошими, добрыми, а злых людей нет вообще. Так как их можно исправить. И так во всех суждениях, вплоть до политики, о которой она постоянно философствовала. Наивно, но категорично. Это тоже доставляло некоторое неудобство и большинство наших разговоров сводилась к тому, что она что-то говорила, я слушал, стараясь выглядеть не слишком снисходительно. Это все пока она с реальностью не столкнулась. Но с Катей было легко, хорошо. На нее было просто приятно смотреть и приятно слушать. Я подумывал, что может быть это и есть моя судьба? И, что контрактную службу есть смысл начинать женатым? Тем более, что девушке я не просто нравлюсь, она влюблена. Мужчины такое тоже замечают. Мои мысли принимали чисто житейское направление. Меньше чем через месяц заканчивается срочная служба. Договор на контрактную, я уже подписал, теперь ждал распределения. Раньше брали желающих уже после года службы, а, когда-то, лет сто назад, вообще, после трех месяцев, но с тех пор конкуренция значительно выросла.

Служить можно или здесь или в ЦВО, неважно. А женатого при распределении сразу ставят в очередь на квартиру. И ждать недолго — год-два, а то и сразу дадут. Как-то жизнь наладится. Самое главное, девушка правильная. Хоть и встречаемся всего два месяца. И то в увольнительных, да в частых дедовских самоволках, но человека-то видно.

За неделю до дембеля ко мне подошел Вадик. Тот самый. «Дитя Бухенвальда», «Зомби» и Алкин трахаль. Подозреваю, что не единственный. И это мужа в расчет не берем.

Он поздоровался, я ответил. Смотрел на него безо всякой неприязни. Его-то винить не в чем, да и забываться начала эта дурацкая история.

— У меня к тебе разговор.

— Слушаю, — ответил я.

Мы стояли у заваленного дырявыми черно-желтыми листьями, клуба, которые РЭХ не мог убрать, так как два дня назад, сдуру залетел на стрельбище. Кто его программировал, по сей день выясняли, но пока мы справлялись вручную, метлами и граблями. Точнее не справлялись. Кто палил, не выясняли. Это было ясно. Позавчера обучали стрельбе салаг осеннего призыва, и они приняли робота за мишень.

Моросил противный дождик, призывавший или к стихотворчеству, или к запою. Было холодно, я шел с занятий по боевой подготовке, где свалился с аэрокрыла и хотел быстрее дойти до стрельбища.

— Тут такое дело, спрашивать, знаешь ли ты Аллу, бессмысленно. Ты знаешь, — утвердительно начал Вадик. — Поэтому сразу к делу.

— Я уже сказал — слушаю.

Что ему надо? Неужто отношения выяснять собрался? Но Вадик нервно поежился и продолжил:

— Она злая последние два месяца. Причем с каждым разом все злее. Я ее больше месяца не видел, мне увольнительные не давали, так последний раз, вчера, то есть, она реально психовала. Из-за того, что ты ее послал.

— Дальше что? На хрена мне эта информация?

— Да как сказать. Есть в этом что-то забавное. Я ее трахаю, а она о тебе рассуждает. Злится.

— Тебя это смущает?

— Ничуть. Мне главное процесс.

Еще один «взрослый».

— Тогда, раз ты сообщил мне о ее настроении, думаю разойдемся.

— Я так главное и не сказал. У тебя ведь днюха завтра?

— И что?

— Она об этом знает. И как-то странно говорила о подарке, который тебе приготовила.

— Каком еще подарке?

— В том-то и дело, что я не знаю. Но она знает и о девушке, твоей новой. Кате, кажется?

— Откуда?!

— Не знаю. Но Алла, что-то говорила, что раз ты такой чистюля, то она собирается тебе немного грязи в жизнь подкинуть.

— Что она задумала?

— Говорю же, не знаю. Она и об этом, думаю, пожалела, что сказала. Но она ни о чем другом говорить не может. Все время злая. Здорово ты ее задел.

— А про Катю, что говорила?!

— Ну, что-то вроде «чистюля», здесь она материться начала. И самое главное, что мне не понравилось, — она спросила про сестру мою — Марину. Та тоже в педагогическом учится. Спрашивала, когда занятия заканчиваются и есть ли еще остановки из Вологды, к городку нашему?

— И что?

— Я сказал, что нет. Слушай, она реально ненормальная. Не Марина. Алла. Ты бы…

Дальше я не слушал. Последняя пара заканчивалась в четвертом часу. Катя приезжала домой на рейсовом беспилотнике полпятого. Сейчас было шестнадцать двадцать. Я не знал, что задумала Алла, может и ничего, просто треп, но звучало мерзко.

Сначала я бросился в сторону забора за спортзалом, через который, мы обычно валили в самоволку, сразу же вернулся, сообразив, что лучше позвонить. Сказал бы Кате, чтобы сидела на остановке и не ходила никуда. Тем более по дороге через лес.

— Телефон!

— Да нет у меня!

— Какого сразу мне про Алку не сказал?!! — оторвался я на нем и бросился в казарму.

— Я тебя искать должен был?! Я тебе не должен вообще ничего! — прокричал он мне вдогонку.