Константин Седов - Лес проснулся [СИ. Оптимизированная обложка]

Я слушал, стараясь не убирать с лица усмешку. Не дождется он на моем лице испуга.

— Работать будешь на золотодобыче. Только не золото добывать, а лазить в шахты, убирать за забойщиками. Мусор и дерьмо из биотуалетов. Вручную. Если повезет, через три-четыре года повысят до разнорабочего. Будешь грузить арматуру для шахтеров. На свежем воздухе, погода подходящая. Снег, метели. Грязь и та ледяная. Вся работа на поводке. С вшитым психочипом, чтоб жизнь самоубийством не закончил. Это у них продумано.

По вечерам отдых. Там живут по двое в одной камере. Такой, что твоя нынешняя, по сравнению с ней, номер люкс в пятизвездочном отеле.

Жить будешь под постоянным видеонаблюдением. Но по ночам охрана расслабляется и на многое закрывает глаза. И отдыхать уже будет с тобой твой напарник. А я уж прослежу, чтобы тебе такой достался, чтобы усталости не знал. И твоя десантная подготовка не поможет.

— Всё?

— Нет, не всё, — он впервые ответил на прямой вопрос, — однажды ты начнешь привыкать к такой жизни. Находить приятные стороны. Две морковки съесть вместо одной. Если ударно поработал днем. Или ночью. Или конфетку на Новый год подарит кто-то из шахтеров. Маленькая, но радость. Может сокамерник новый появится. Симпатичный. А ты уже успел полюбить лицом к стенке стоять. А вот, когда ты начнешь привыкать к своему существованию, тогда ты сдохнешь. Получишь заточку в живот. Или шею об угол кровати сломаешь. Или одеяло загорится, а охранники не успеют вмешаться. Отдашь концы в местном лазарете. От многочисленных ожогов или дыма в легких. Но это лет через десять. Может раньше. Это уж как я решу.

Он встал.

— Вот теперь, всё. Я хотел, чтобы ты свое будущее знал.

— Я так понимаю, прослушки здесь нет, — сказал ему я, — раз ты так разоряешься. Скажи, что за заваруха, там, на планете случилась? Мне все равно никто не поверит. А интересно. Должен же я знать, из-за чего мне такая карта счастливая выпала?

— Червяку надо знать только свое место. Больше ничего. А его я тебе уже сообщил.

— А ты действительно меня винишь в том, что твой сынок в полудурка превратился? — спросил я. — Меня? Не себя?

На его лице мелькнуло что-то. Не ответил, вышел.

Почти сразу вернулись конвоиры и мы направились в камеру. В мой номер люкс.

— Повернутся!

— Есть гражданин начальник!

Я вскочил с койки, согнулся, уперся головой в стену, повернувшись спиной к двери, выгнул руки. Вывернутые ладони просунул в дверную прорезь.

На меня надели наручники, вагон качнулся, и конвоир сжал браслеты сильнее, чем обычно. Хотя руки арестантов и без того не жалели.

Я даже не знал, сколько нас здесь, и кто в соседних купе-камерах?

Меня провели по коридору, впихнули в пахучую комнатушку в конце вагона, закрыли дверь и повторив процедуру, сняли наручники.

— Пять минут.

Даже если не хочется. Потом никто не поведет.

Все было, так как сказал генерал Ефимцев. На предварявшем приговор следствии обещали более мягкие условия, если признаю себя виновным и расскажу, как все было на самом деле. Кто на меня вышел? Как завербовали? Что обещали?

Когда следаки поняли, что ничего от меня не добьются, решив, что я или упертый или тупой, дело передали в суд.

Захоти я выбить себе условия помягче, я может и напел бы что-нибудь. Но врать было нечего. Месяц провел в камере на тридцатом этаже столичного МГБ, глядя сквозь решетку на безразмерное корабельное кладбище Новосибирска.

Затем суд, где меня признали виновным. Приговор — пожизненное в Ыныкчанском централе. Туда и направлялся сейчас в вагонзаке. Любуясь видами Байкало-Амурской железнодорожной магистрали. Прибытие в Тынду чрез час, где вагон прицепят к другому составу, и я по Амуро-Якутской магистрали отправлюсь в конечный пункт своего назначения. Конечный по всем понятиям.

Я не смотрел в окно, пока поезд стоял. Тоскливо было видеть жизнь «по ту сторону».

— Заключенный Олег Кузнецов! На выход! С вещами!

Чего?!!

Конвоир на вопросы не отвечал, и с недовольным видом вел меня между составами, через исчерченный рельсами снег.

В здание вокзала вошли через черный ход. Окружающие, в основном местные работяги смотрели на мой оранжевый комбинезоне и наручники, с любопытством, но без особой неприязни. Я, подняв лицо ловил теплые воздушные струи тепловой завесы на входе.

— Дальше мы сами, — у кабинета к которому меня подвели, стояли двое дюжих молодцов в форме. Погоны и лычки с фиолетовой окантовкой. — Продемонстрировали вохровцу планшет.

Конвоир был похож на ребенка, у которого отняли игрушку. Подарили и сразу отобрали. С недовольным видом, затребовал роспись для своего планшета и бросив на меня тоскливый взгляд, ушел.

Я не спешил радоваться.

— Проходи, — один из молодцов открыл дверь и сделал приглашающий жест.

Это явно был не кабинет начальника станции, скорее что-то вроде конуры кладовщика. Старая краска на стенах, выцветший пол, древний деревянный стол, а за ним…

— Здравствуй, Олег, — поздоровался Петр Валерьевич. Форма, очки и неизменная улыбка.

Я молча пялился исподлобья.

— Садись, — он поднял планшет перед собой и поправив очки добавил, — наверное, надо сказать, это, как-то торжественно, но я не люблю церемонии, поэтому, все будет по-простому… да сядь ты уже!

Я сел. Он зачитал:

— Военный трибунал 109-ой гвардейской космическо-десантной дивизии, повторно рассмотрев дело Олега Романовича Кузнецова, 2174 года рождения, обвиняемого по статье 162, часть первая уголовного кодекса Евразийского Союза, государственная измена, признает его невиновным.

Я по-прежнему сидел. Майор Петр Матюшин продолжал зачитывать что-то про результаты следствия, экспертизу, свидетельские показания, но все это шло фоном, из которого, я лишь улавливал смысл.

— Парень, ты меня слышишь? Или ошалел от радости?

— Ошалел.

Он внимательно посмотрел на меня поверх очков, положил планшет на стол, взял стул и обойдя вокруг стола, сел рядом.

— Меня в этом деле насторожило многое. В том числе и с какими деталями и подробностями ты описал свои приключения. Такое не выдумать. Да еще спросонья. Хотя, тут столько рассказывать, что дня не хватит.

— А вы расскажите. Я уже не тороплюсь. И можно наручники снять?

— Расскажу. Но с наручниками не все так просто.

— Что?

— Обвинения в покушении на жизнь лейтенанта Михаила Ефимцева, с тебя никто не снимал.

— Так туда ему и дорога.

— Согласен, но нас с тобой не спрашивают. Закон есть закон и впереди у тебя еще один суд. Но могу с уверенностью сказать, что пожизненное тебе больше не грозит и срок, если и впаяют, ты будешь не в той людоедской дыре отбывать, куда ехал.

— Могут не впаять?

— Ну, с учетом открывшихся обстоятельств, думаю будет сделана скидка на твое поведение. Можно списать на состояние аффекта, реакция на несправедливость ситуации. Могут и условное дать.