Константин Седов - Лес проснулся [СИ. Оптимизированная обложка]

Толпа пошумела и успокоилась. Точнее переключилась на праздник. Опять загудели хриплые флейты, запел-завыл шаман или кто там этот тощий с костью в носу. Трещали костры.

Хорошо не разревелся, десантник. Сопли забили бы нос, а учитывая, что рот заткнут, я бы задохнулся. Я жалел, что не могу заткнуть уши. Воздух меж скал вновь заполнили звуки чавканья.

Через полчаса рядом со мной появился пацан-художник. Он держал в руке мясо, отрывал от него куски, жевал и с интересом смотрел на меня. Доев, подошел к костру, вытащил горящую ветку, сел рядом и стал внимательно изучать татуировку на моем плече.

Правильные формы, линии, яркие краски заворожили его. Выпучив глаза и улыбаясь кривым ртом, он достал свежеподаренный нож и попытался срезать кусок моей кожи.

Я замычал, вытаращил глаза и, как мне казалось, угрожающе, вращал ими. Его это не остановило, но мои дрыганья мешали сосредоточится. Он тоже зашипел, зарычал. Этот высокоинтеллектуальный диалог прервал окрик сверху. На скале продолжалось веселье. В освещенный костром кусок черного неба над головой летели искры. Кто-то, прислонившись к плетню требовательно звал пацана обратно. Судя по визгливости голоса «Тетя Галя». Пацан неохотно отстал от моего плеча и с недовольным мальчишеским видом ушел на зов.

Снизу была видна часть торжества. Верхушка чума торчала на фоне полной луны. Полог жилища задрался, внутрь вошел Барратук, торжественно ведя за собой невесту.

Девушка шла потупив глазки, смотря в землю. Полог за ними закрылся, толпа кричала, судя по тону что-то напутственное. Мужики высказывали свое одобрение, давали какие-то советы и тут же подкрепляли их характерными жестами.

Я опустил голову. Когда меня связывали, вспомнил наставления прапорщика Чемериса и напряг все мышцы. Получилось это плохо, они болели и плохо слушались, но уж как сумел. Попытался стянуть с себя веревки, но получалось это слабо, я был не столько связан, сколько закутан. Меня обмотали несколькими шкурами, а уже потом их обвязали. Я честно и упорно какое-то время извивался, но ничего не получалось. Поворочавшись минут десять, сдался. Из этого кокона не выбраться. Может попробую чуть позже. Пытаться надо. Все лучше, чем думать о завтрашнем дне. Уверен, что завтра меня будут пытать, где я взял такой замечательный нож. Причем пытать в буквальном смысле слова.

Гулянка наверху продолжалась недолго. Уже через час после того, как «молодые» уединились, племя ушло спать. Парочка пьяных стариков еще какое-то время покряхтели у костра, надо полагать, о прошлом, когда деревья росли выше, молодежь была умнее и стариков уважала, да и мамонт сам в ловушку шел. Потом тоже ушли.

Костер наверху притушили, но не погасили до конца. Кто-то из племени присматривал за единственным источником света. Горящие бревенчатые пирамиды потушили полностью. Сноровисто и не используя воду. Несколько человек переходили от вязанки к вязанке и хитрым образом набрасывали шкуры, перекрывая доступ воздуха к дровам.

Я лежал прижатый к скале и обуреваемый злыми темными мыслями, опять пытался составить хоть какой-нибудь план. Ничего в голову не лезло, кроме эффектного плевка в звероподобную морду и гордой фразы: «делайте со мной, что хотите, я ничего не скажу». Вот уж точно, книжек перечитал и сериалов пересмотрел. Они ведь действительно сделают что хотят, и я все им выложу. Мне и скрывать нечего. Беда в том, что они не поймут выложенного. А что поймут, тому не поверят. Не вписывается моя история в их мир. Я не смогу объяснить откуда у меня такой замечательный нож. Максимум, что смогу, — это привести на базу. Может так и сделать? А дальше по обстоятельствам. Оружие там у меня есть. Тяни-Толкая подключу, он их наверняка испугает. Со мной пойдет несколько человек, не больше. Их кончу, а потом включу «Суету». Остальные и дорогу сюда забудут.

Вдруг вспомнилось как Барратук изображал дрожь, показывая на запад, разговаривая с тем балбесом, который ко мне в сторожку вломился. Так это же он действие «Суеты» описывал! Поэтому они и не поверили его рассказам, что он в ту сторону ходил. Их там страх пробирает. Я лежал, соображал, что дает мне это, внезапно посетившее, озарение? Ничего не сообразил, кроме того, что Барратук и мне не поверит.

Нерадостные мысли прервал вой. Неподалеку в лесу заходился в оре целый волчий оркестр. Не иначе мясо учуяли. Воют, но ближе не подходят. Сталкивались значит, уже с троглодитами. Те уважать себя заставили. Да и племя здоровое. Одних мужиков не меньше полутысячи. Я пристально скалы не разглядывал, но видел, что пещер там много. Странно, что для «молодоженов» чум поставили. Или жениху с невестой положено уединятся в первую брачную ночь?

Жаль, что я не этнограф, столько интересного материала для изучения.

Сейчас эти два каннибала резвятся на шкурах. Ублюдок, который убил девочку и стерва, которая его об этом попросила.

Я сжал зубы и приказал себе запретить думать о Тами! Я ничего не мог поделать, а если сейчас начну распалять жалость к ней и гнев к ним, то все мысли на эмоции уйдут. А тогда мне точно конец. Надо сосредоточится на плане спасения. Тот балбес, что ходил ко мне на базу и получил синяк, все-таки поможет. Я на него ткну, покажу, что он у меня был. Вкупе с его рассказами должно подействовать. В конце концов «Суета» чуть больше года была включена. Жили же они до этого здесь как-то. И наверняка на запад ходили. Потом поселился неизведанный страх. Но теперь ушел! Должны поверить!

На скале послышалась какая-то возня. На лунном фоне появился силуэт и с проклятьями стал бросать в сторону откуда шел вой, горящие палки.

Волки замолчали. Силуэт покряхтел и ушел обратно к огню. Старик какой-то.

Поверят. Должны. Приведу их на базу, а что там делать, я уже решил. Сейчас больше ничего не придумаю, надо заставить себя поспать. День завтра будет охрененно трудный. И это я еще слабый эпитет подобрал.

Поспать удалось недолго. Я только задремал в неудобной позе, как меня снова разбудил шум. По дорожке, усаженной барбарисом и вереском посыпались камушки. Кто-то спускался.

Поднял голову и увидел перед собой малолетнего Пикассо. Лица в темноте было не разглядеть, выдавали рост и лохмы, а самое главное, все тот же нож что он держал в руке и которым уже пытался срезать мне кожу. Сейчас решил закончить начатое.

Деловито сопя художник запрыгнул мне на шею, вдавив лицо в землю и прильнул к плечу почти вплотную. В темноте, казалось ничего нельзя было разглядеть, но он как-то умудрялся. Я почувствовал режущую боль и замычал, как мне казалось, злобно, но на деле прозвучало жалко и придушенно. Пацан возился, боль усилилась, я вскинулся, дернув и шеей, и спиной, глухо стукнуло, пацан вскрикнул, боль в плече стихла.