Алексей Федоров - Потерянная земля

Он не сразу сообразил, что валяется на земле, больше всего предмет напоминал булыжник, утонувший в земле.

— Еще и камней накидали… вот ведь!.. — он подцепил «булыжник» ногой, тот оказался неожиданно легким, перевернулся охотно, открыв красный срез.

Разваленный напополам череп. Под слипшимися от крови волосами бельмом сиял единственный закатившийся глаз, переносица, часть щеки… А больше ничего не осталось.

— Да ну, нахрен… — Валентин Александрович все никак не мог сообразить — это не сон. На его огороде валяется голова… ну хорошо, полголовы Вовы Иванова. В принадлежности этого предмета сомневаться не приходилось: тонкий серповидный шрам был у Вовы как раз над левой бровью.

Желудок прыгнул вверх, но Валентин Александрович быстро показал, что не он в теле хозяин. Сдерживая тошноту, начал осматривать место бойни — какие-то тряпки… Разгрызенная кость, здоровенная, наверное — бедренная. Снова тряпки, все разодранные и пропитанные кровью — не отличишь, штаны это, рубашка? Трогать их все же совсем не хотелось…

Он остановился, присел, нахмурился… на рыхлой грядке за пределами кляксы отпечатался след босой ноги — мокрая земля сохранила его не хуже, чем глина.

Нога была чуть ли не втрое больше, чем у председателя. Пальцы, словно обретя разум, сами вцепились в топорище до белизны в суставах.

— Так, давай домой, живо! — Он подцепил перепуганную жену под локоть и чуть ли не бегом потащил в дом, озираясь по сторонам, ломая глаза о поверхность с каждой минутой густеющего тумана. Дух перевел только тогда, когда оказался за дверью, а за спиной лязгнул засов.

— Ставни… — он кивнул, отклеился от стены и прошел в дом. Ставни снаружи, за маленькими подслеповатыми окнами. Хорошо еще открываются рамы внутрь дома…

Перед первым окном он немного помедлил, держась за шпингалет. За стеклом клубилась белая муть. Осторожно, как сапер, приподнял шпингалет и открыл рамы, в лицо дохнула холодная сырость. Мертвая сырость — никого в ней не было, он знал точно.

— И кого же вы к нам привели, Вадим Леонидович? — он бурчал себе под нос, а руки шевелились сами, открывали окна, закрывали ставни. Спать-то спокойно хочется… — Или, все же, вы сами здесь постарались? Интересные дела… интересные…

Ему снилось что-то страшное, он пытался порвать паутину сна и родиться снова, но сон не отпускал. Маленькая смерть каждую ночь, настолько привычная, что даже желанная. А ведь стоит хоть одному из неведомых механизмов, запрятанных в красном сумраке человеческого мяса дать сбой — и последствия известны: остановка дыхания, сердца, летаргический сон… Настолько уже привыкли просыпаться благополучно, что не задумываемся, как близко подходим каждой ночью к неведомой черте, за которую раньше или позже заглянет каждый.

Душный полумрак, пропитанный пылью, разгоняемый лишь багровыми всполохами и пахнущий дымом от перегретой изоляции.

— Этого больше нет!

— Да кто тебе такую фигню сказал? Это есть и останется с тобой навсегда.

— Я все сделал!!!

— Ага, сделал он. Сам-то понял, что ты натворил, придурок? Да нет, фигня, ты обрек на гибель полсотни человек. Хотя, я не против, а вот тебе тяжко…

Запах проводки ест глаза, оседает жженой пластмассой в носоглотке, от него першит в горле. Бункер. Комплекс, которого уже нет.

— А как же те, остальные? Я же им помог! Я освободил их, и их было больше, чем жителей деревни!

— Ну молодец, молодец… Что ты нервничаешь? Все равно ничего не исправишь. За их освобождение тебя ждет награда — там, за порогом. — Голос холодный, безразличный. Но сквозь лед призрачно просвечивает злой сарказм. — Если, конечно, будет он для тебя, порог этот. Как сам-то думаешь?

Вот на это он ответить не может. Отчаянно пытается убедить сам себя, что не понял вопроса, но глупо самому себе лгать… Все он понял. И даже знает, что неведомый собеседник не врет.

— Кто ты?

— А ты сам — кто?

— Как?..

Он вглядывается в дымный мрак. Щитовая. Та самая, в которой все решилось.

Та, которой больше не существует. Его собеседник стоит у противоположной стены, виден только силуэт. Вадик делает шаг вперед — и фигура повторяет все его движения. Лицо все еще теряется… тогда Вадик идет навстречу, загоняя вглубь перехлестывающий через края ужас. Фигура повторяет все его движения, как зеркало… но «отражение» припадает на одну ногу, при каждом шаге раздается деревянный стук. Наконец, Вадик узнает — это он сам шагает себе навстречу.

Стучит шина, наложенная на искалеченную ногу.

А лица все еще не видно. Над головой медленно дергается со скрежетом аварийный маяк; он уже бросил красный луч на дно глаз Вадика — и поворачивается в сторону его искалеченного двойника. Еще чуть-чуть и…

Отблеск накрывает силуэт, вырывает из тьмы — и в следующее мгновение маячок исчезает в крошеве стекла и снопе искр. Но Вадику хватило, чтобы заметить — у фигуры нет лица.

Вадик замирает, то же самое делает и двойник. Ему хочется заорать, убежать отсюда, но голос парализует.

— Ну что, герой? Обделался? Не пытайся, не убежишь… мы теперь вместе. Хреново, когда тебя используют, правда? — Вадик и рад бы ответить, но горло свело, из него вырывается только беспомощный хрип. А двойник шагает вперед. — Ничего, ты мне тоже не нравишься, не переживай. Но того, кто нас соединил, больше нет — ты его освободил. Освободитель хренов. Ничего, это тебе благодарность такая… Не хочешь говна — не делай добро, сколько живешь, а до этого еще не додумался. Скажи еще, я не прав?

— Наверное, прав… — Ужас отпустил Вадика. На смену ему поднимается злость. Теперь он понимает, почему у него все получилось так сравнительно просто. Через Зону он шел вместе с этим существом, став с ним одним целым… Спасибо, Руслан… А он еще удивлялся, почему за полвека добраться до бункера не смог ни один местный.

— Но теперь тебе будет тяжелее — продолжает его Альтер-эго, голос хриплый, холодный как вечная ночь вселенной. — Мне тоже хочется жить, раз уж так все вышло. Я не против делить твое тело на двоих, но ты будешь против. Но тебя, вот незадача, никто не спрашивает. Давай жить в мире, лады?

— Ну давай, попробуем… — он тщетно пытается придать своему голосу уверенности.

Оживает в углу аварийный дизель, соседний выплевывает слепящие искры — и вспышка освещает лицо двойника. Теперь оно у существа есть…

И при виде лица Вадик орет…

И просыпается. Его выбросило из сна как пинком, в спазме мышц, в хрусте суставов, в звоне натянутых басовыми струнами мышц. Он едва успел сдержать рвущийся наружу вопль ужаса, только выдохнул судорожно, втянул в себя со сдавленным хрипом воздух, еще хранящий воспоминания о протопленной печи… Инга, спящая рядом, только что-то неразборчиво сказала, повернулась поудобнее — дыхание снова выровнялось, женщина спала.