Дмитрий Абеляшев - Пастырь Вселенной

Володя нехотя – все варианты были на самом деле чудовищны и означали его полное фиаско – оторвал голову от подушки и увидел Лею, глядящую на него немигающим взглядом пустынной змеи. Увидев, что Володя очнулся, она стремительно отступила на несколько шагов, и по тому, как она держала плазмомет, и даже по тому, как красиво, безупречно, с точностью каратиста, выполняющего давно разученную кату, она отступила назад, Владимир понял, вспомнил, скорее, что он имеет дело с оккупантом, безжалостным анданорским офицером, и все, что он видел от девушки в прошедшие дни, являлось скорее всего искусной игрой, неминуемой целью которой было это, роковое для Владимира, утро. Играть в кошки-мышки с профессионалом для дилетанта смертельно – Владимир только теперь понял это, увы, слишком поздно. Неужели ложью было все?! Почти физической болью прозвучал в сердце немой вопрос. А еще Владимир заметил, что Лея стала еще более прекрасной, если это вообще представлялось возможным. Проморгавшись – слишком уж неожиданным было зрелище, – Владимир увидел, что Лея облачена в пышное, бальное почти, платье его мамы, которое та не надевала уже лет двадцать, слишком располнев для него. Это был подарок к свадьбе от будущего папы не рожденного тогда Владимира. Когда же отец бросил их, мама выкинула все его подарки, кроме этого платья. “Его наденет твоя невеста”, – сказала мама и повесила его в шкаф. Да уж, что и говорить, угадала почти. Лею Володя мечтал бы назвать своей невестой, и не только теперь, когда его жизнь была целиком в руках этой, почти незнакомой, по сути, ему женщины. Захватчица с другой планеты, напарника которой он убил, обезглавив на ее глазах, а саму контузии ударом кувалды, – вот что он знал про Лею, точнее, про ту, что назвалась ему Леей. И все эти достоверные факты, увы, не предвещали ничего хорошего. А еще – Владимир сперва и тут решил, что его подводит зрение, – анданорианка была очень красиво, массированно, но при этом изумительно аристократично накрашена. “Так могла бы краситься Клеопатра, – подумал Володя с невольным восторгом, – густо, как было принято в древности, но с царским изяществом безукоризненно выверенных линий”. На лице Леи не было никаких румян – лишь ярко подведенные глаза, изысканно положенная вуалька теней на щеках да яркая роза алых от помады губ. Володе даже как-то неожиданно комфортное сделалось. От руки такой красавицы и умереть было не жалко. И ни тени улыбки. Только змеиные жала ядовитых глаз. “Да уж, – грустно подумалось Володе, – ей есть за что на меня сердиться”.

– Как тебе удалось освободиться? – как можно непринужденнее постарался произнести Володя, просто чтобы разрядить эту зловещую, предсмертную даже какую-то, недобрую тишину, но со стороны было слышно, даже ему самому, как трусливо дрожал его голос.

В ответ девушка произнесла нечто по-анданорски, насмешливо буравя Владимира глазами. И опять воцарилось гнетущее молчание. Затем, насладившись эффектом, Лея сказала по-русски:

– Нет, не буду тебя учить анданорскому. Земляне – и ты в их числе – слишком тупы, и если ты начнешь учить язык моей родины, ты выучишь его до того уровня, на котором я сейчас говорю на твоем, года за три. Отвечай мне, так это или не так?

– Так, – сглотнув, сказал Володя.

– А у меня нет на тебя даже двух дней, – произнесла Лея. – Ты читал указ нашего божественного Императора?

– Читал, – отозвался Владимир.

– Чем я, как офицер оккупационного корпуса, должна наказать твой проступок?

– Смертью, наверное, – задумчиво выдохнул Владимир.

– Верно. Ты ведь знал, на что шел, не так ли?

– Да, – согласился Володя.

– Ну, стало быть, – сказала Лея, стоя неподвижно, как вкопанный столб, – сейчас мы с тобою и приступим к процедуре лишения тебя жизни. К слову, – добавила Лея после краткой паузы, – как тебе мой наряд и роспись на лице?

– Ты выглядишь изумительно, – честно признался Владимир, даже не надеясь, впрочем, лестью смягчить свою участь. Конечно, у него оставалась некая абстрактная надежда на лучшее, но, говорят, она есть у каждого даже в момент, когда табуретка предательски вылетает из-под его ног, а канат эдак по-дружески поддерживает за шею.

– Спасибо, – сказала Лея, – это так трогательно – твои комплименты. А знаешь, для чего я надела на себя эту личину человеческой раскрашенной самки? Ты же не думаешь, что для твоего удовольствия?

– Почему же, – отреагировал Володя, садясь в кровати. – Я как раз надеялся, что именно для этого.

– Ты ошибся, – сказала Лея и, сев на стул напротив Володи, закинула ногу за ногу. Впрочем, платье было длинным, и Владимиру, похоже, более не судьба было увидеть ее великолепные колени. Увы.

– Так как же, если не секрет, ты оказалась на свободе? – уже уверенным голосом повторил Володя свой первый вопрос, искренне любуясь прекрасными чертами своей пленительницы, акцентированными искусным макияжем.

– А ничего сложного, – махнула рукой, свободной от пистолета, Лея. – Твоя глупость и мой разум не могли, рано или поздно, не привести к подобному результату.

Лея чуть склонила набок головку, и пепельные, тщательно расчесанные теперь волосы изумительной волной пали ей на плечи.

– Так вот, – сказала Лея. – Руки-то ты мне неплохо связал, не спорю. А вот ноги доверил завязать мне самой. Я даже удивилась немало, что ты их потом не перевязал заново. Я даже от вечернего похода в туалет отказалась по этой причине, хотя боялась уже, что не выдержу. Тебе не показалось, что узлы, которыми я связывала себя, были какими-то странными?

– Показалось, – честно признался Володя, вспомнив замысловатые, но такие крепкие на вид петли, которыми Лея опутывала себе ноги.

– Ну так вот, – зевнув, сказала девушка, – нас учили им в Штурмовом отряде. Ну а дальше все элементарно – высвободив ноги, я довезла твой шкаф на себе до ручки ящика, у которой были острые края. И через часа два, не больше, перепилила ремень о ее грань. А вас разве подобному не обучали, я о узлах?

– Да я вообще, так сказать, глубоко мирный человек, – сказал Володя, вспомнив, впрочем, как он перерезал горло напарнику Леи, и усмехнулся.

– Я заметила твой непрофессионализм, – бесцветно отозвалась девушка. – А кстати – хотя это уже ничего не меняет, – что ты собирался со мною делать?

– Не знаю, – честно признался Володя. – Но я не собирался тебя ни отпускать, ни выдавать Сопротивлению, ни тем более убивать.

– Какая трогательная глупая романтика, – сказала Лея презрительно-холодным тоном. – Как раз из ваших художественных фильмов. Но я предпочитаю фильмы документальные, как ты знаешь. А там подобного не бывает.

– Да, знаю, – согласился Владимир.

– А раскрасилась я в эту лживую земную раскраску, – сказала Лея, возвращаясь к прерванной было теме, – чтобы показать тебе, как глупо и гадко изображать на своем лице лживые чувства. Ты ведь, надеюсь, заметил, – с высокомерным разворотом головы произнесла Лея, – что раскраска ваших женщин имитирует состояние крайнего полового возбуждения. Видишь, как неприятно, когда человек изображает совершенно не то, что собирается сделать?