Александр Волков - Фейк [СИ]

— Сколько? — Обессиленно спросил я, и снова уставился в потолок. Гнев выкачал из меня все силы, и наступила беспомощность.

— Чего сколько? Платежных кубов? — Осторожно поинтересовался Стас.

— Господи, да сам ты куб! — Отчаянно ответил я, — людей! Людей сколько?!

— С-семьдесят шесть миллионов. — Сказал Стас, грустно выдохнув. — Мертвы, безвозвратно. Правительство закрывает Хостаун. Обвинений нет, не волнуйся. Правительство травит Повелителя Женщин, и мы им поможем.

Это меня не удивило. Я бы сам закрыл Хостаун после уничтожения схрона. А на обвинения мне было плевать. Я винил себя сам. Вот если бы я его послушал, Повелителя Женщин, а? Если бы добавил в друзья, и выслушал? Может, всё было бы по-другому. «Да нифига, эта паскуда просто издевается над всеми», — подумал я. За этот день во мне многое переменилось, и я понял, что увлечение виртуальной реальностью способно забрать у человека жизнь, теперь и буквально. Нет, я не думал, что игры зло, я думал, что зло — передозировка ими.

— Где шар? — Спросил я, — куда он делся?

— В отделе разработок, его уже изучают. СМИ передают, что это вирус, который теперь есть почти у каждого человека. Прикинь, — удивился Стас, — Повелитель Женщин не только в Хостаун его закинул. Даже в социальные сети. В сообщения, — продолжал Стас. — Теперь шар называют Реверсивный бит. У Повелителя Женщин огромная власть появилась. Ему, похоже, только правительство конкурент.

— Почему? Почему Реверсивный бит? — спросил я безразлично, и не моргая смотрел в потолок.

— Шар выворачивает мозг, и убивает применившего его.

— Тогда почему я жив? — Я взглянул на Стаса, и, судя по растерянному лицу, ответа он не знал. — Фейспалм тоже заражен?

— Да. Плохи дела, Отарэ. Реверсивный бит охотно принимают, и особенно торчки. Никто не верит, что он убивает, а вот кайфа обещают немерено. Ещё сверхспособности, утерянные воспоминания, и прочее.

Когда он сказал про утерянные воспоминания, я вспомнил видение с Бритым и Стасом в военной форме, нахмурившись.

— Что такое?

— Ничего, — ответил я. — Закрывай всё, ценные бумаги сгружай в рынок, активы тоже продавай, недвижимость, имущество, чтобы завтра всё стояло на продаже.

— Но рынок же обрушится! — Возмутился Стас и даже подскочил. — Ты что, хочешь, что бы тебя обвинили в попытке спровоцировать экономический кризис?

— Срать, — равнодушно ответил я. — Я не хочу быть спонсором массового убийства, пусть и поневоле. Если закрытие компании — способ помешать этой мрази, то я даже на это пойду. Когда Фейспалм прикроют, Повелитель Женщин немалого количества наркоманов лишится.

— Но мы же, — встав, заметался Стас, и, походив по комнате, прислонился лбом к стенке. — Столько времени! Мы полжизни всё это поднимали!

— Тебя не обидят. Всё, как и обговаривали. Половина прибыли с продажи твоя.

— Да я не про это! Мы душу в это вложили! — Стас обреченно взмахнул рукой. — Ладно, — он отстранился от стенки, — как скажешь.

— Спасибо, Стас.

Он вышел, и следом ушли ребята из персонала, расстроенные, что вскоре останутся без работы. Я хотел окликнуть их, и попросить побыть со мной немного, но остановился. Стало невыносимо грустно, и одиноко, но зато теперь я мог тосковать. Я хотел искренне тосковать за тех, кто погиб в Хостауне, честно, хотел, но не мог. Мне было грустно, но тосковать искренне и со слезами я не мог. Это как услышать о том, что кто-то далекий от твоей жизни выпал из окна и разбился. Грустно конечно, но это не твоя личная трагедия.

Это уже было неважно. Моя жизнь, как предпринимателя, была кончена. Моя жизнь, как человека, была кончена. Моя жизнь — была кончена.

На ярких экранах шла прямая трансляция. Ведущий, будто находясь под огнём, окруженный многочисленной толпой, пытался перекричать её. На заднем фоне находилось здание фондовой биржи.

— Отарэ Компани объявила о своём уходе с рынка! — Он прижимал к уху какое-то устройство. — Ведущие экономисты пророчат очередной финансовый кризис! Они говорят, что последствия для населения будут колоссальными и страшными!

— Спасибо, Кайл! — Раздался приятный голос ведущей, и теперь вместо биржи стали показывать студию. Рядом с ней сидел мужчина в костюме священника. — Так же своё мнение высказал глава банка Фобос, и он полностью согласен с экономистами. Мистер Киролл, что вы можете посоветовать людям, с учётом сложившийся на рынке ситуации?

— Молиться, — начал Киролл, погладив крест, лежащий у него на груди. — И ещё, всем известно, что Фобос крупнейший интернациональный банк, в котором деньги людей точно будут в…

— Вырубись. — Сухо скомандовал я, и экраны погасли.

Дальше слушать смысла не было. Реклама — хлеб для СМИ в нашей стране. Священник во главе банка — не удивило. «Теперь феминисток может возглавлять бьющий их алкаш», — подумал я язвительно. Социум был склонен к тому, чтобы не иметь никакой позиции. Люди были тем, кем хотят быть, и не принимали каких либо правил, которые их роль имеет. Гомофоб мог быть геем, лесбиянка могла вполне сносить мужчин, а чайлдфри мог иметь детей, даже охотно. Для людей остались только названия, и всё лишилось сути. Глупо, конечно, но я любил людей даже так. Главное, что бы они были счастливы, и не причиняли вреда другим, как это сделал я.

Я лежал в мягкой постели, и, сцепив руки за затылком, смотрел в потолок. А что мне ещё оставалось делать? Компания закрыта, ресурсов у меня стало на порядок меньше, что впрочем, было не так страшно. Недвижимость, сдаваемая мной в наём¸ вполне окупала и мои кубы, и бытовые расходы, и спорт, и, если надо, оставался излишек на развлечения. Да здравствует финансовая грамотность.

Сев на край кровати, я задумчиво глядел в пол. Чего мне сейчас хотелось, не понимал даже я сам, но неделя лежания в кровати до добра точно не довела бы. Открыл окно КоллКаллера, Фейспалма же теперь не было. Услышав звук входящего вызова, я вздрогнул, покрывшись мурашками.

— Твою мать, — недовольно пробубнел я. — Кому там ещё?

Прокрутил окно с вызовом, увидел фотографию девушки. Звонила Инна. Невероятной красоты темноволосая девушка, с самого детства носившая стрижку каре. Она была единственной на моей памяти, кто не изменял своему стилю и своей политической позиции. Если человек не меняется, значит, стоит на месте. Честно сказать, я даже не видел смысла ни в стиле, ни в политической позиции. Всё от социума, всё от рекламы.

Принял вызов, и услышал её бархатный, теплый голос. В груди будто загорелся огонек возбуждения, и, повисев там, помчался вниз. Слушая Инну, я с наслаждением закрыл глаза. Воображение разыгралось, я увидел изящное женское тело скованное полумраком, услышал вздрагивающий от волнения женский стон, перерастающий в эхо, и мне стало ясно, чего я хочу. Инна, Инночка, Иннусик. Несколько слов, и уже была назначена встреча в приватной обстановке, в каком-то неизвестном мне отеле. Она сказала, что он хороший, и я ей поверил. Как-то она подозрительно быстро согласилась, ведь я помнил ее недотрогой. Странно… может, у неё тоже случилось горе? Не важно.