Николай Басов - Неуязвимых не существует

Стоп, я делаю именно то, на что мои противники и надеялись, когда взялись за Валенту. Они же взялись за нее, не так ли? А я не проверил их, не лишил возможности сделать именно этот ход, значит, я оказался слабее, чем подозревал. И сейчас мучаюсь, теряю энергию, позволяю эмоциям слишком сильно влиять на планируемые действия…

Это соображение сразу привело меня в состояние, которому я должен был следовать до конца, даже когда дело коснулось Валенты, состояние, которое я вообще не должен был терять – холодного, ясного, расчетливого, безэмоционального просчета возможных ходов.

Они хотели, чтобы я расплылся, потерял хотя бы часть воли, чтобы я задергался. Ну что же, они этого не получат. Перед самой Окружной, которая уже имела местами почти по десятку этажей разноуровневых развязок, я успокоился окончательно.

Война, а я уже и забыл времена, когда бы не воевал с кем-то по заданию нашей Охранки или по другим причинам, была слишком горячим делом, чтобы с ней вообще не испытывать эмоций, страхов и боли. Но всегда побеждает тот, кто умеет «переболеть» в промежутках, например, на пустынном шоссе. И будет готов к своей гребаной работе, когда доберется до места. Как бы плохо ни выглядело дело, как бы скверно все ни казалось.

А все было плохо, очень плохо. Но я уже был готов к тому, что могло получиться еще хуже, включая самые скверные варианты. А значит, я был готов спасать ситуацию и делать это наилучшим образом. Я знал, что сумею этого добиться, я катил к нашей бывшей городской квартире. Именно там должна была находиться моя жена, или то что от нее оставили эти скоты.

Вокруг дома, разумеется, все было очень мирно. Никаких признаков слежки не виделось даже на очень приличном отдалении. Никаких фургончиков, подозрительных приборов на столбах, видеокамер, поставленных в дополнение к тем, что всегда стояли от районного департамента мониторинга и наблюдения за улицами. Но где-то они все-таки были, и очень близко.

Я бы их обнаружил, если бы у меня было больше времени, но как раз с этим, как всегда, было плохо. И разумеется, я не должен был светиться, не должен был показываться там и в таком виде, чтобы эти пресловутые камеры «схватили» меня чересчур основательно. Я не сомневался, что как бы ни переодевался, как бы ни сутулился, какая-нибудь машинка распознавания образа тут же даст сигнал дежурной смене внешнего наблюдения, что объект появился на горизонте.

Конечно, я мог бы измениться, потратив на это несколько часов, но, во-первых, против электроники это все равно не давало полной гарантии, а во-вторых, мне как раз нужно было выглядеть самим собой. Потому что я собирался сбить с толку одного из тех, на кого сделал ставку еще в старые-престарые годы, пожалуй, сразу, едва мы с Валентой перебрались под эту крышу.

А рассчитывал я на нашего консьержа, или уборщика, или менеджера по внешнему обслуживанию, хотя и сомневался в том, что этот, с позволения сказать, менеджер, умел писать или хотя бы читать некрупные буквы. Впрочем, в винных этикетках он разбирался здорово, а значит, кое-что из печатного слова все-таки не проходило для него бесследно.

Пил он всегда и, на мой взгляд, как сумасшедший. Зато наркотиками никогда не баловался, поэтому оставался относительно нормальным, не воровал, не пытался запугивать жильцов авариями горячей воды и прочими катастрофами.

Почему-то повелось, что с самого начала все обращались к нему только по фамилии, без всяких выкрутасов, называя просто Державиным. Когда-то я сделал безусловно доказательный, логический вывод, что это указывает на его трусоватость и покладистость. В эти ранние часы его можно было найти в единственном месте – в круглосуточной кафешке, где он принимал первую рюмку какой-то отвратительной бурды, по сравнению с которой даже самогон, наверное, казался нектаром. По крайней мере, именно так я думал, когда подсел к нему и прошептал на ухо:

– Не удивляйся и не спорь. Допивай и выходи на улицу, буду ждать тебя за углом, в подворотне.

Он поморгал белесыми ресницами, все-таки удивился, да так, что чуть не слетел с высокого табурета, и послушно кивнул. Потом улыбнулся. Это была не очень хорошая улыбка, но вдаваться в ее нюансы я не стал.

Он вышел минуты через три, что, по моему понятию, было куда дольше, чем требовалось, чтобы выпить это пойло, но ответ я понял, когда увидел его жест, охраняющий нагрудный карман с правой стороны. Значит, там была бутылка, предназначенная для последующих возлияний. Меня это не касалось, но хотелось бы, чтобы ближайший час он соображал. Поэтому я всерьез взвесил возможность взять бутылку в заложники, но потом отказался от этой идеи. Мне необходимо было его сотрудничество.

Впрочем, некая степень доброжелательности мне была обеспечена сразу. Потому что в свое время я частенько дарил ему спиртное, с которым ко мне приходили гости и которое мне не нравилось. А не нравилось мне почти все, в те времена я много тренировался и соблюдал весьма строгий режим.

– Знаете, – он улыбнулся, обнажив плохие, желто-серые зубы, – когда они только стали вас ждать, я уже знал, что вы появитесь.

– Державин, ты очень сообразительный. Куда сообразительней, чем я. Кто меня ждет?

– Люди эти, что сидят в канализационном колодце.

Так вот почему я не мог их засечь. Да, они серьезно подходят к моей персоне. Я подумал, что мне теперь делать, как попасть в дом, чтобы не наследить на мостовой перед входом. Оказалось, это не просто. Но и не очень сложно, главным образом потому, что я уже такую возможность как-то просчитывал.

– И что в доме?

– В доме вас не ждут, – Державин вздохнул и слегка нервно посмотрел по сторонам. До него наконец-то дошло, что я в розыске, как преступник, а это значит, для него все может кончиться неприятностями. – Вот ваша супруга…

Чтобы он думал о моих преступных склонностях в правильном ключе, я взял его за лямку комбинезона и накрутил на палец. Он покосился вниз, вздохнул и сделал вид, что ничего не замечает.

– Ей нелегко приходится. Ее взяли под охрану и не выпускают никуда.

– То есть кто-то сидит у нас в квартире?

– Конечно. Страх на них смотреть, хотя я не жалуюсь… Их часто навещают, приносят еду, ну, там разное другое.

– Что именно?

– Всякие коробки, сундучки с откидными ручками по бокам… Надписей на них я не видел.

Электроника, средства наблюдения, подслушивания, слежения. Так, эти остолопы устроили из моей квартиры, да, пожалуй, из всего дома, мышеловку. Вместо сыра используют мою Валенту, а для посторонних сделали вид, что я сам этого хочу. Я почувствовал, что дело не так скверно, как можно было ожидать, скорее всего, Валента жива и даже относительно здорова. Напугана, изнервничалась, может быть, устала от этого кошмара, но очень большого ущерба ей еще не причинили.