Иван Оченков - Путь на Балканы [litres]

– А может, ты заткнешься и хоть раз сделаешь так, как тебе сказали умные люди? – вопросом на вопрос ответил Хайм.

– Что вы там бурчите? – насмешливо осведомился есаул.

– Ваше высокородие, – обратился к нему старший из поставщиков и для подобострастия даже снял шапку. – Не скажете ли нам, отчего ночью был такой шум?

– Да амбар на окраине сгорел. Видать, там какие-то бродяги прятались, да сами себя и подпалили сдуру!

– Что вы говорите! – покачал головой коммерсант. – Как страшно иногда жить…

Тяжелые веки открылись с таким трудом, как будто были по меньшей мере свинцовыми. В глаза тут же ворвался столь яркий свет, что их поневоле пришлось прикрыть. Однако это мимолетное движение не осталось не замеченным, и совсем рядом раздался смутно знакомый голос:

– Раненый очнулся, позовите скорее доктора!

На зов довольно скоро пришел младший ординатор, а затем вслед за ним появился и Гиршовский.

– Нуте-с, как ты себя чувствуешь, братец? – спросил младший врач, осматривая Будищева.

– Надо бы лучше, но некуда, – еле ворочая языком, ответил Дмитрий.

– О! Уже пытаешься шутить? Прелестно, стало быть, идешь на поправку.

– Боюсь, дорогой коллега, что этот пациент будет ерничать и на смертном одре, – добродушно усмехнулся главврач. – Хотя, пожалуй, в данном случае вы совершенно правы. Кризис миновал и можно надеяться на лучшее.

Закончив осмотр, они ушли, оставив раненого одного. Ужасно хотелось пить, но не было сил позвать сестру или санитара. Оставалось только ждать, пока кто-нибудь обратит внимание на его бедственное положение. Через некоторое время, показавшееся ему вечностью, рядом раздались легкие шаги, и Будищев попытался попросить воды, но не смог. И тут случилось чудо, в пересохшие губы ткнулся носик поильника, и из него полилась живительная влага. Никогда, ни до, ни после, не приходилось Дмитрию пить ничего вкуснее, чем эта теплая, противная после кипячения вода, поданная ему сестрой милосердия. С каждой каплей ему становилось легче, и под конец он таки смог еще раз открыть глаза и увидеть лицо Геси. В этот момент и без того симпатичная девушка показалась ему воплощением женской красоты и всех мыслимых достоинств.

– Как я сюда попал? – прошептал Дмитрий, утолив жажду.

– Вас принесли какие-то солдаты. Вы потеряли очень много крови и были совсем плохи.

– Фигово…

– Вам нужно набираться сил, а потому пока не следует много разговаривать, – мягко прервала она его.

На следующий день Будищеву стало немного лучше, и к нему пропустили посетителей. Ими оказались Шматов и все еще находившийся в госпитале Лиховцев.

– Это ты меня приволок? – спросил Дмитрий у Федьки.

– Ага, я со Степаном, – обрадованно закивал тот и простодушно добавил: – Мы уж думали, тебе каюк!

– Хрен дождетесь, – скривил губы в усмешке раненый.

– Мы так перепугались, – вступил в разговор Алексей. – Что с вами произошло? У Феди я, как ни бился, не смог добиться вразумительного ответа.

– Не помню, – покачал головой Будищев. – Упал, очнулся, гипс…

– Но на вас нет гипса? – выпучил глаза вольноопределяющийся.

– Разве? А чувство такое, будто всего запеленали!

– Боже, вы что, опять шутите?

– Нет, я серьезен, как надгробие.

– Не надо так говорить, – укоризненно покачал головой Лиховцев. – Жизнь и смерть это очень серьезные вещи, чтобы вот так ерничать. Я теперь это точно знаю.

– Да ладно тебе, Леша, лучше расскажи, что нового произошло, пока я валялся в отключке.

– Да ничего особенного, если не считать, что цесаревич сдал командование генерал-адъютанту Тотлебену и отбыл в Россию. Кстати, я тоже скоро за ним последую.

– Как, уже?

– Да, госпитальное начальство решило отправить негодных к дальнейшей службе домой. Как вы понимаете, я отношусь к этой категории.

– И много таких?

– К сожалению, много! Безрукие, безногие, слепые, оглохшие, тяжело смотреть…

– Но-но! Ты бодрость-то не теряй.

– Ну, что вы, Дмитрий. У меня как раз все хорошо. Все же я успел получить образование, так что могу служить в присутствии или частной конторе. Две ноги для этого совершенно излишни. К тому же меня ждет Софи, так что будущее видится мне исключительно в светлых тонах. А вот что будут делать другие инвалиды, я не слишком себе представляю. Ведь у многих семьи, и их надо кормить. Эти люди находятся в таком унынии, что больно смотреть.

– И когда вы отправляетесь?

– Точно не скажу, но говорят в ближайшие пару недель нас отправят на телегах в Бургас, а оттуда морем в Севастополь. Все зависит от наличия транспорта.

– Что же, счастливого пути…

– Ну, прощаться пока рано, мы ведь еще увидимся. Я непременно зайду завтра, а сейчас нам пора, а то доктора будут ругаться.

– Ага, спасибо. Феденька, задержись на секунду, я у тебя кое-что на ушко спрошу…

– Чего, Граф? – наклонился Шматов, как только Лиховцев отошел, громыхая своей деревяшкой.

– Говори…

– Ладно все прошло, – поспешил он успокоить Дмитрия, сообразивший, о чем тот спрашивает. – Все шито-крыто. Жандарм, правда, приходил, дознавался, да мы ему: – Знать не знаем, ведать не ведаем. Нашли, де, пораненным, у порванных проводов телеграфных, а кто и почему, бог весть!

– Поверил?

– А кто его знает, ирода. Должно, поверил…

– Про провода сам придумал?

– Да где мне! Северьян велел так говорить.

– Галеев?

– Ну да, он в карауле старшим был да увидал, как мы тебя тащим, вот и надоумил.

– Ишь ты.

– Ага, а еще сам пошел с Анохиным и провода оборвал, да истоптали там сапогами, будто невесть что творилось. Кровью еще набрызгали. Все чин чином.

– Офигеть!

– Ладно, побег я, – заторопился Федор. – Ты поправляйся скорее.

Как это ни странно, но в тот день жандармы так и не появились. Не пришли они и на следующий день, так что Дмитрий стал уже успокаиваться, решив что «голубые мундиры» удовольствовались версией о порче проводов и не стали копать дальше. Однако на третий день в палату вошли два офицера, в одном из которых Будищев узнал Вельбицкого, а во втором – местного поручика Васильева, частенько заходившего на станцию для проверки журналов.

– Здравия желаю вашим благородиям, – тихо поприветствовал он их.

– Здравствуй, братец, – ласково начал штабс-капитан. – Как поживаешь?

– Как в Польше, – слабо улыбнулся унтер и, увидев недоумение на лицах офицеров, пояснил: – У кого больше, тот и пан.

– А ты не меняешься, – хохотнул жандарм. – Все такой же балагур!

– Поздно уже меняться.

– Ну, поздно так поздно. Ты мне лучше расскажи, что с тобой приключилось?

– Честно, ваше благородие?

– Конечно, честно!

– Если честно, то я ни хрена не помню.

– То есть?

– Вот вообще ничего. Вроде вечером уже спать собирался ложиться, а потом чернота… очнулся уже здесь.