Иван Оченков - Путь на Балканы [litres]

– Надеюсь, у тебя все получится.

– Спасибо. Но что-то не видно нашего Алеши?

– Небось, нашел свободные уши и дует в них про то, как его ждет невеста, – усмехнулся Будищев. – Хороший он парень, но, ей-богу, забодал наглухо!

– Похоже, вы не верите, что она его дождется? – нахмурился Гаршин.

– Хотел бы я ошибиться, но боюсь, что так и будет.

– Надеюсь, вы не стали делиться с Лиховцевым своими догадками?

– Да он все равно никого кроме себя не слышит, когда говорит о своей Софье. Хотя это неудивительно, барышня действительно – бомба! Я видел ее, когда они провожали Лешку и Николашу.

– А может, вы просто завидуете ему? – не удержался от колкости Всеволод, которому не понравилось, как Дмитрий отозвался о невесте их товарища.

– Это точно, – засмеялся тот. – На меня только дурочки деревенские клюют, конопатые, страсть!

– Ладно, я все же пойду, поищу Алексея, – поднялся Гаршин. – Вам что-нибудь нужно?

– Да вроде бы нет… хотя не смог бы ты передать о моем состоянии нашему полковому врачу.

– Мирону Яковлевичу?

– Ну да, Гиршовскому-младшему.

Палата, в которой лежал Будищев, не то чтобы пустовала, но раненых и больных в ней было гораздо меньше, чем во время боевых действий, когда она иной раз бывала просто переполнена. Так что лежал он в стороне от остальных, и соседи до сих пор не слишком докучали ему. Однако, увидев его сегодняшних посетителей, у них разыгралось любопытство, и, едва прапорщик ушел, один рябой от оспин солдат с правой рукой, висевшей на перевязи, присел рядом с ним.

– Я гляжу, не простой ты человек, господин унтер, – задумчиво заметил он. – То жандармы к тебе приходют, то другие офицера!

– Это точно, – хмыкнул Дмитрий. – Но что характерно, ни одна сволочь не догадалась апельсинов принести на поправку. А я бы сейчас заточил чего-нибудь цитрусового!

– Ишь ты, – озадачился солдат. – Это что же за зверь такой, «липесин»?

– Это, брат, такой фрукт. Очень пользительный при болезнях.

– Скусный?

– А то!

– На что похож-то хоть?

– Как тебе сказать, – задумался Будищев, и в глазах его мелькнули озорные огоньки. – Апельсин он, короче, сладкий, как будто девку любишь!

– Да иди ты! – у раненого округлились глаза. – Нешто так бывает?

– Вот тебе крест!

Проводив глазами озадаченного донельзя солдата, Дмитрий представил, как тот будет объяснять жандармам вкус апельсина, и на душе повеселело.

На следующий день в палату, где лежал Будищев, явились санитары с носилками и перенесли его в операционную на перевязку, хотя до сих пор их делали прямо на месте. Обычно так делали, когда раны внушали опасения, с тем чтобы вычистить их от нагноений и тому подобное. Однако на сей раз все было в порядке, просто вместо младшего ординатора его осматривал главврач, а помогала ему сестра Берг. Девушка быстро сняла старые бинты, и доктор склонился над своим пациентом.

– Что там, ваше высокоблагородие? – спросил унтер, устав от неизвестности.

– Против ожидания все просто замечательно! – улыбнулся Аристарх Яковлевич.

– Против ожидания?

– Именно так, обычно подобные ранения не заживают так быстро. Но у тебя, братец, отменное здоровье и…

– Крепкий иммунитет?

– Что?! Вообще-то это называется регенерацией, хотя для тебя, вероятно, разницы никакой. – Несколько удивленно хмыкнул Гиршовский, а затем обернулся к Гесе.

– Сестра, можете начинать перевязку.

– Простите, доктор, – снова прервал его Дмитрий. – Все хочу спросить, а почему вы раны карболкой обрабатываете, неужели получше ничего нет?

– Запах не нравится?

– Да запах полбеды, кожу ведь разъедает.

– И чем же, по-вашему, следует обрабатывать?

– Ну, не знаю, хоть йодом, что ли, или на худой конец спиртом. Я своим охотникам в случае ранений всегда так делал.

– Любопытно, и каков же результат? – в голосе врача сквозил неприкрытый скепсис.

– А вы сами попробуйте, – Будищев откинулся на стол, чувствуя себя разбитым. – Разбейте своих пациентов со схожими повреждениями на две группы и ведите статистику.

– Возможно, я так и сделаю, – усмехнулся Гиршовский. – Но сейчас нам надо поговорить о другом.

– Слушаю вас, доктор…

– Мой брат рассказал мне о вашем деле. Говоря по совести, я не могу одобрить подобной практики и в другой раз непременно отказался бы, но повышенное внимание к вам жандармов придает происходящему несколько иное значение. Не смотрите так на мадемуазель Берг. Я вполне ей доверяю, кроме того, успел убедиться, что вы прекрасно знаете ее имя и кто она вообще такая.

– Я вас внимательно слушаю.

– В общем, есть возможность, – не стал ходить вокруг да около старший Гиршовский, – отправить вас на излечение в Россию. На практике это будет означать, что вы вернетесь на место жительства, а по прошествии некоторого времени должны будете предстать перед врачебной комиссией. Поскольку врачи в ней будут не военные, а статские, то вас, скорее всего, отправят долечиваться домой, тем паче что я научу вас, что им говорить и как жаловаться. Таким образом вы сможете избавиться от военной службы, не получив при этом мешающего жить диагноза.

– Что для этого нужно?

– Ничего.

– Но…

– Я сказал, ничего! Ваши дела с моим братом меня не интересуют, тут уж разбирайтесь сами. Да-с!

– Спасибо, доктор.

– Не за что, – усмехнулся Аристарх Яковлевич. – Если у вас нет больше «гениальных предложений», то я, пожалуй, пойду.

– Предложений нет, а вот просьба есть.

– Да вы – наглец, – констатировал факт главврач, но без осуждения в голосе. – Ну, говорите, что же вы замолчали?

– Стыдно говорить, ваше высокоблагородие, но обовшивел я, как не знаю кто. Пока воевал, ухитрялся беречься от этой напасти, а в госпитале опрохвостился. Нельзя ли баню устроить, а то чего доброго тиф подхвачу.

– А тиф тут при чем?

– Так его же вши разносят!

– Так, это уже чересчур, милейший. Баня, конечно, дело хорошее, но в вашем состоянии абсолютно противопоказана. Вот окрепнете, тогда ради бога! А теперь мне пора, дела знаете ли.

Последние слова Гиршовский договорил уже с раздражением в голосе и вышел прочь, оставив Дмитрия наедине с сестрой милосердия.

Девушка тоже хотела выйти, чтобы позвать санитаров, но Будищев остановил ее.

– Геся, вы сшили себе платье?

– Что? – округлила глаза Геся, настолько неуместным показался ей этот вопрос.

– Я спрашиваю, сшили ли вы себе платье из той ткани, что я вам подарил?

– Ах, вот вы про что, – грустно покачала головой барышня. – Нет, мне было совершенно не до того. То есть я начала работу, но известие о гибели Николая совершенно уничтожило меня.

– А вот это напрасно. Вы еще молоды и найдете свое счастье.

– Боюсь, вы не понимаете, о чем говорите! Родных у меня нет. Община меня не примет. Я осталась совсем одна, и мне совершенно некуда идти. Моя жизнь кончена.