Александр Гулевич - Игра ферзей [litres]

Минут через двадцать пять машина въехала на территорию огромного стадиона и остановилась возле центрального входа, и мы, покинув салон, вошли внутрь. Троица провела меня через служебные коридоры, и я, выйдя на поле, от неожиданности замер как вкопанный. Передо мной стоял длинный и ровный строй в парадной форме Империи Орла. В нём стояли и совсем ещё безусые юнцы с горящими глазами, и умудрённые жизненным опытом старики, на кителях которых от падающих лучей солнца сверкали многочисленные ордена и медали. Они все стояли и чего-то или кого-то ждали.

– Что это? – почему-то вдруг осипшим голосом спросил я у троицы, даже не оборачиваясь в их сторону, продолжая смотреть на парадный строй, в котором находилось уж никак не меньше тридцати тысяч воинов.

– Командир, это твоя армия, и она ждёт своего командующего, чтобы пройтись парадным строем через город и попрощаться перед расформированием с народом, за который мы все в меру своих сил сражались с оккупантами, – с глубоким чувством уважения ответил Саул Кенот и вновь заговорил: – Ты был первым, кто всех нас поднял на борьбу, и поэтому обязан идти впереди народной армии, а все мы пойдём за тобой, как в то время, когда ты нас призвал в строй. Поверь, командир, мы этого никогда не забудем, а сейчас пройдём в раздевалку, для тебя лучшие портные пошили парадный китель, негоже командующему выходить перед строем в обычных штанах и старой ветровке с потёртыми кроссовками.

В душе моей забурлил самый настоящий ураган эмоций, я хотел что-то сказать в ответ, но не смог, ком в горле застрял, и одинокая слеза, сорвавшись с ресницы, скатилась по моей щеке и упала на обрезиненный пол. Волнение, радость и восторг вперемешку с глубокой печалью переполняли меня, и чтобы хоть как-то удержать в узде вырывающиеся наружу эмоции, я склонил голову и направился вслед за троицей. Войдя в спортивную раздевалку, я увидел на манекене выглаженный парадный китель с погонами гвардии капитана с несколькими орденами и медалями, возле которого спокойно стояла Олия в форме рядовой с двумя медалями на груди, и с изумлением поинтересовался:

– А что ты тут делаешь, а?!

– Встречаю своего командующего, ведь я как-никак в подполье была и занималась разведкой и даже предположить не могла, что мой милый соседушка окажется самим легендарным Джокером, – чарующе улыбаясь, ответила она и, подойдя ко мне, нежно поцеловала в губы и, схватив за руку, потащила к манекену. Скинув одежду, я натянул галифе с хромовыми сапогами и, надев китель с позвякивающими наградами, затянул портупею с саблей на левом боку. Подойдя к большому зеркалу, я посмотрел на своё отражение и не узнал самого себя. На меня смотрел волевой офицер со статной фигурой и дерзким взглядом, давно привыкший отдавать приказы и добиваться их выполнения.

– Хорош командир! – послышался за моей спиной довольный возглас Артура. Обернувшись, я увидел всю троицу в парадной форме, все они были награждены одинаковыми орденами и медалями за проведённые операции, вот только воинские звания у них были разные. Саул Кенот имел золотые погоны старшего лейтенанта, его заместитель щеголял в лейтенантских, а Артур почему-то был старшиной.

Приблизившись ко мне, Кенот из-за спины достал защитный шлем и, протянув его мне, заговорил:

– Мы всё понимаем, твоё лицо не должно быть засвечено, хотя твоя армия и народ жаждет увидеть в лицо того, кто создал Сопротивление и так успешно им командовал всё это долгое время, но что поделать, безопасность превыше всего.

Взяв шлем и в глубокой задумчивости покрутив его, я поднял взгляд и спокойным голосом ответил:

– Я благодарен тебе за заботу, Саул, но время пришло сбросить маску и с этого момента пойти по жизни с открытым забралом. Не знаю, наверное, это будет трудно, но это мой сознательный выбор, и от него я уже не отступлюсь.

Чётко отдав воинское приветствие, Кенот забрал у меня из рук шлем и чуть отступил в сторону, пропуская Олию, державшую в руках парадную фуражку. Надев её и натянув белоснежные лайковые перчатки, я вновь посмотрел на своё отражение и, подмигнув ему, распорядился:

– Всё, пошли, дальше тянуть резину не имеет никакого смысла.

Покинув раздевалку, мы вышли на поле, и я увидел, как Лось, стоявший напротив строя в форме капитана, что есть мощи взревел:

– Равняйсь! Смирно! Равнение налево!!!

Чётко развернувшись через левое плечо, он строевым шагом подошёл ко мне и, остановившись в четырёх шагах, что есть мощи рявкнул:

– Командующий, партизанская армия ферсианского подполья для прощального парада построена. Капитан имперских десантных войск Вальтер Лосс!

Отдав в ответ воинское приветствие, я, чеканя шаг, вышел в центр и, пристально всматриваясь в лица замерших бойцов, глубоко вдохнул и обратился к ним:

– Здравия желаю, доблестные бойцы ферсианского подполья!

Строй в едином порыве чуть подался вперёд, и по стадиону пронеслось громкое эхо, хорошо слышимое далеко за пределами спортивного сооружения.

– Здравия желаю, командующий!!!

Я смотрел на незнакомые мне лица, их было очень много, и все они взирали на меня с восторгом и обожанием. У каждого из них за плечами была своя история, почему они взялись за оружие и стали сражаться с оккупантами. Только целью у всех замерших передо мной воинов была одна победа, и вот эта цель достигнута и пришло время для большинства из них вернуться к мирной жизни, и переход этот обещал быть не таким уж лёгким.

Молча постояв ещё несколько мгновений и набрав в лёгкие побольше воздуха, я заговорил:

– Бойцы, я восхищён вашим беспримерным мужеством и отвагой, победа нам далась дорогой ценой. Далеко не все дожили до этого дня, сложив свои буйные головы, кто на поле брани, а кто и в застенках контрразведки, не выдержав бесчеловечных пыток, но не выдав своих братьев по оружию. Все эти годы нам приходилось тяжело, но мы, несмотря ни на что, выстояли и победили. Ура, товарищи!!!

Строй колыхнулся и по стадиону и его окрестностям прокатилось громогласное троекратное ура, что заставило взвиться в небеса десятки тысяч белых голубей. Наблюдая за полётом птиц, я тяжело вздохнул и, вновь всмотревшись в лица бойцов, произнёс:

– Помянем минутой молчания наших боевых друзей и товарищей, не доживших до нашей общей победы.

Я снял фуражку, и бойцы, повторив мой жест, замерли, и все мы вместе всмотрелись в небеса, где кружились белоснежные голуби, и создавалось такое ощущение, как будто все ушедшие из этой жизни боевые товарищи наблюдали за нами с голубых небес. Нет, даже не наблюдали, а стояли с нами, живыми, в едином строю, готовые в любой момент выполнить любой боевой приказ. От переизбытка чувств предательски дёрнулись веки и по щекам моим покатились две обжигающе холодные слезинки.