Борис Конофальский - Рейд

— Дед Сергей, — начал Фёдор Верёвка разливая по второй, — а откуда вы нашего Акимку знаете. По отчеству его величаете.

— О, так я же его батьки крёстный.

— Вот как? — удивлялись казаки.

— Так, так, — кивал дед, — Андрюшку то с рождения на руках держал.

Евойный дед, Аркадий Моисеевич, мой дружок старинный, в одном взводе тридцать лет отслужили, я шестнадцать призывов, а он так и вовсе восемнадцать. Лихой был казак, покойничек.

— Ну, выпьем, за старых казаков, — предложил Головин. — Здравы будьте, отцы!

Все чокались железными кружками и повторяли:

— Здравы будьте, отцы! Здравы будьте, отцы!

— Да, — выпив, говорит дед, — в моих призывах крепки были казаки, — он машет на казаков рукой, — не вам чета. Мы то, как на призыв шли? Бронюшку, какую-никакую, нацепили, ружьишко, какое-никакое, взяли и пошёл. Ни моторов в коленях, ни брони с охлаждением, ни панорам, ничего. Одной силой и глазом воевали. Не то, что сейчас, вам сейчас не война, а курорт у моря. Санаторий на Тазовской губе.

Казаки слушают деда, смеются, и хочется поспорить да нельзя со старшим пререкаться. А дед расхорошел от вина и кричит:

— Ну, чего приуныли, наливайте по следующей.

Пили, ели. А Татаринов Ефим и спрашивает у деда:

— Дед Сергей, а сколько же вам лет, если вы Акимова отца-то крестили?

— Так, восемьдесят семь уже.

Все сидели, удивлялись. Конечно, в станице старики все за восемьдесят живут, и за девяносто живут. Но то там, в прохладе домов, и с уходом родственников, и с больницей, и на витаминах, с процедурами. А тут-то, как дожить до таких лет. В болоте, с мошкой, с грибком, с бакланами и прочей свирепой живностью. И при всех своих годах старик не горбится, плечи держит широко, ходит бодро, не шаркает, как будто молодой, лет шестидесяти. Только вот голова и брода белые совсем. Крепок дед, не иначе он тут лотос ест.

— Так вы тут лотос ищете, — догадывается Вася Кузьмин.

— А то, как же, ищем, — соглашается старый казак. — Акимка вон, раньше тоже искал. Нашёл Аким Андреевич хоть один?

— Нет, — говорит Саблин, — ни разу не находил.

— То-то, — дед поднимает палец, — даже такой ловкий до рыбы как он и то цветок не находил. А я нахожу.

— Так научите нас, дед Сергей, — просит Иван Бережко.

— Так научу, наука-то не трудная.

Казаки даже есть и пить перестали, все слушали отшельника внимательно.

— Ты, мил человек, поселяйся на болоте, и каждый день по нему катайся туда-сюда. Так раз или два в год увидишь лепестки от цветка, что уже отцвел, ты те места и запоминай, и как таких мест насчитаешь с десяток, так уже и будешь знать, где его брать. Я так за год три или четыре цветка на цветении ловлю. Он тут есть, считай каждый месяц лепестки его вижу.

Ну, такую науку казаки и сами знали, катайся по болоту изо дня в день, наверное и найдёшь. Они снова принялись есть, немного разочарованные.

— Говорите, жить на болоте? — продолжает Иван Бережко. — Тут без людей, да хозяйки, и с ума можно сойти.

— Верно-верно, — кивает дед, — можно сойти. Ну да ничего, нам пластунам, что не смерть — то и ладно.

— Точно, — соглашаются казаки, — так и есть.

Снова разливают вино по кружкам. Выпивают. Литр уже усидели.

— Значит, без бабы тут вам не сладко, — заговаривает Юра.

— Не сладко, сынки, не сладко, я как лотос нахожу, так доктору звоню, говорю: приезжай. Он знает, что это значит. Едет ко мне патроны везёт, еду и всё что нужно, а ещё баб парочку. Я ему всегда говорю, ты мне потолще баб вези, а он мне вечно привозит китайских девок. А они тощие, все рёбра наружу, мелкие, зады махонькие, — старик машет рукой. — Ну, да ладно, как говорили в былые времена, дарёному коню в зубы не смотрят.

— А почему же ему в зубы не смотрят? — удивился Юра и другие казаки тоже интересуются.

— Да чёрт его знает, — смеётся дед, — я и знать их коней не знаю. — Он сам берёт бутыль, разливает по кружкам вино, — а давайте-ка песню споём. Казачью, старую.

— Какую же? — спрашивает Головин.

— А такую, может ты вспомнишь, ты то уже взрослый, — отвечает ему старый казак и запевает хрипло, но с душой:

Аким вспомнил, эту песню ему пела бабушка, когда он совсем мал ещё был, слов он не помнил, а вот припев, смешной и тягучий, он припоминал. Он стал, как мог, не складно и не громко подпевать деду, а тот обрадовался и продолжал.

Теперь подтягивали припев уже все казаки.

Песню допевали, как кто мог, песня казакам понравилась. Хотя многого они не поняли.

— А где река такая, Кубань? — спросил Василий Кузьмин. — У нас тут поблизости нет, вроде, такой.

— Да её может, и не было, — предположил Юра, — так, песня одна.

— Эх, вы! — засмеялся дед Сергей. — А ещё пластуны, называются. Так пластуны и пошли с реки Кубани, да с моря Чёрного. Неужто в школах вас не учили?

— Нет, в школах говорили, что мы с Енисея все, — сказал Кузьмин.

— Так-то теперь, а раньше-то на Кубани казаки жили, — дед взялся за бутыль. — Ладно, давайте выпьем.

— И что, уже в те времена казаки воевали? — спрашивает Юра.

— Видно так, — говорил старый казак, разливая водку, — как мой дед говаривал: «Чтобы мужик мог спокойно хлеб пахать, казак должён всю жисть шашку точить».

Казаки ничего не поняли из этой поговорки, но расспрашивать не стали, брали молча кружки.

— По последней, — сказал урядник Головин. — Завтра дело.

Казаки натянули сетку от мошки под кондиционером, дед Сергей курил, смеялся над ними. Зубы жёлтые, прокуренные, но половина зубов целая. Нет, точно лотос ест. Не может быть так здоров человек в его годы. Воды у него чистой на всех не хватило. Пришлось просто ополоснуться. Аким «кольчугу» снимать не стал, не так уж и жарко было в доме отшельника, не больше тридцати двух. Думал, что уснёт и в ней.