Сергей Клочков - Синдром Зоны [litres]

Гоша сплюнул пену и, дико вытаращив глаза, захрипел:

– Он такой же, как я, как Бача или Киря, которого он завалил. Такой же! Почему мне в тюрьму, а он, сука, на свободе? Почему, твою мать?! Я всех вас, падлы, за собой в тюрягу утащу. Всех! Где справедливость, с-суки?

– Справедливости захотел? – Бонд поднял бровь. – Так вот же она, раз просишь. Лопай, не обляпайся.

И военный дал коротким, злым ударом Чисту под дых.

– Это тебе за белый флаг.

Второй удар пришелся коленом в лоб, когда Чист, тоненько захрипев, согнулся пополам.

– Это – за наркоту для людей и пушки для бандитов.

Сложив кулаки в замок, Бонд обрушил удар по спине Чиста, и тот свалился на бок, извиваясь на земле.

– А это – за гнилой, поганый твой язык. Носи на здоровье. Еще раз хотя бы вякнешь, гнида, или косо посмотришь – столько справедливости насыплю, на телеге не увезешь.

– Что тут происходит? – послышался громкий вопрос Профа. – Лейтенант Бондарев! Немедленно прекратить! Вы что творите?! Отставить!

Бонд, взявшийся нездоровым, плитчатым румянцем, порывисто вздохнул, сверкнул глазами и с досадой махнул рукой.

– Есть отставить.

– Я не позволю избивать человека, каким бы он ни был, – жестко, со сталью в голосе отчеканил профессор. – Бонд, уйдите к костру и успокойтесь.

– Есть, – буркнул лейтенант и совсем тихонько добавил: – Лунь… присмотри. Не оставляй гада с профессором. Мало ли.

– Посмотрю, – кивнул я, и Бонд ушел.

– Лунь, а вы что стояли? – уже мягче спросил профессор. – Недопустимые вещи, сталкер. Не-до-пус-ти-мые! Сильно ему досталось?

– Нормально получил, но жить будет. – Я наклонился к Чисту, прихватил его за шиворот и поставил на ноги, но тот снова согнулся, держась за живот. – Бонд держался долго, профессор.

– Понимаю. Но все равно так нельзя, самим в зверей превращаться, – вздохнул Проф, зашел с другой стороны и прихватил Чиста под плечо. – Понесли. Ай-ай-ай. Словно глупые, невоспитанные дети, честное слово.

– Попробуйте только сказать, профессор, что меня не избили… – прохрипел Гоша, вися на наших руках. – Вы свидетель… и Лунь видел… он мне печень разбил, г-гад… все пусть теперь по закону…

– Цела будет ваша печень, Чист, – холодно заметил профессор. – А жаловаться – ну что же, ваше право, жалуйтесь. Удивительно, как это вы сразу про закон вспомнили, Гоша. Только учтите, что при разборе всех полетов я не буду на вашей стороне.

Уложив стонущего Чиста на матрас, мы защелкнули замок клетки и закрыли задние двери «зверинца». Проф вздохнул, осмотрел вездеход и вернулся к костру, а я, дождавшись, пока немного стемнеет, обошел здание по кругу. Нет, похоже, что отсветов огня будет не видно – стены и вездеходы надежно закрыли костерок. Мимо, совершенно не обращая на меня внимания, протрусил огромный серый пес Пенки. Второго я заметил уже вдалеке – мутанты натурально «патрулировали» территорию. Ну, это и к лучшему… хоть и маловероятно, что группа мародеров посетит свой схрон в ближайшее время, но исключать такой возможности не стоит.

Пенка, неподвижно сидевшая у костра, уже вовсю разговаривала с Корой и Профом, охотно отвечая на любые вопросы и постоянно повторяя некоторые слова. Часто слышались и ее вопросы: «Брагин? Расскажи!.. Маршрут? Расскажи маршрут…» Пенка, хоть и старалась говорить длинными предложениями, и это старание было видно, все же постоянно переходила на короткие, рубленые фразы из одного-двух слов. Но Иная буквально на глазах возвращала себе речь, с лету улавливая, вспоминая или «записывая» себе новые слова. Особенно увлекся Кора. Ему все было интересно – что Пенка ест. Где спит. Почему собаки ее слушаются. И только на вопрос, кто первый научил ее говорить, Пеночка запнулась, опустила лицо вниз и некоторое время сидела молча, сразу перестав улыбаться. Рядовой так и не дождался ответа, но Проф что-то прошептал ему на ухо, и тот кивнул. Наконец, уже ближе к одиннадцатому часу, Бонд приказал Коре спать до половины четвертого и отправился на боковую сам, а мы с Хип и Профом остались за дежурных. Впрочем, не только мы – за стенами иногда слышалась рысца неутомимых псов, наворачивающих широкие круги у заброшенной стройки.

– Пеночка… как же так вышло, что ты людей подпустила? Знаешь ведь, что нельзя. – Я подсел поближе к псионику, и та на секунду прижалась плечом.

– Лунь. Знаю я. Но я осторожна. Всегда. Нужно слышать речь. Голосом речь, чтобы не забывать. Они говорили. Я слушала. Пряталась.

– Но ведь стреляли в тебя…

– Да. Помню. Больно один раз. Больно еще раз сразу. Очень. Темнота. Красное. Надо жить, дышать. Сон.

– Почему же ты не спряталась? Или прицелы сбить, ты ведь можешь…

– Не успела. Говорила с другом. Чистая мысль. Без слов. Сильная. Не видела вокруг.

– С нами? – Кольнуло виной. Может, и стреляли в Пенку, когда она отвлеклась.

– Нет. Я… хотела говорить с тобой. С Хип. Чувствовала. Но давно не слышала речь. Голосом. Не могла уметь. Чтобы говорить с вами дальше надо. Я бандит слушала. За ними ходила. Слушала. А тут друг. Отвлеклась. Стреляли.

– Друг? Кто же?

– Друг учителя. Профессор Прохоров.

Металлическая кружка выпала из рук Профа, и крупно вздрогнула Хип. Я почувствовал, как по спине скатилась волна ледяного, колючего песка, а на лбу выступил пот.

– Лунь… – Голос Профа задрожал. – Лунь, друг мой, я уже зарекся чему-либо не верить после сегодняшней встречи. Но… но ведь… тот самый Прохоров? Пеночка, скажи мне, ты точно уверена?

– Да. Я знаю. Прохоров. Он далеко сейчас. Не здесь. Не этот… маршрут. Далекая Зона. Не здесь.

– Как это может быть?.. Он ведь умер! Умер, когда появилась Зона, и… и мы думаем, что это тот самый человек, запустивший сам процесс. Все легенды, одни сказки, все же засекречено… – Проф задумчиво поднял кружку, я заметил, как тряслись его руки. Ученый был потрясен не на шутку.

И я хорошо его понимал.

Профессор Прохоров… Эту фамилию не решались произносить вслух в курилках Института. Эта фамилия серым призраком стояла за каждым опечатанным архивом и каждым уничтоженным документом. О нем шептались по вечерам на кухнях, при упоминании профессора мрачнели и злились безопасники и отворачивались в сторону именитые ученые, теряясь прямо на лекции от наглого, смелого вопроса. Профессор, с которым мы вели ненастоящий разговор на гранях несуществующего мира, там, за зыбким покрывалом странной смерти, в разорванных и перегнивших осколках реальности.

– Проф, я ведь говорил о нем…

– Да, Лунь. Я помню тот разговор… помню. – Зотов опустил глаза. – Я ученый, сталкер. То, что я услышал тогда, я воспринял… не на веру. Я потом сомневался. Сомневался все это время, несмотря на то, что внешне согласился с вами. И во второй раз за сегодня признаюсь вам в том, что я старый болван. Профессор Прохоров, без сомнения, умер. Умер много лет назад, при самой первой Вспышке в истории этой планеты. Погибли абсолютно все ученые, работавшие с ним. Там, в эпицентре, нельзя было выжить. В эпицентре, который они сами же и устроили.