Карл Шрёдер - Королева Кандеса

То обстоятельство, что параноидальные сообщества Спайра редко сообщались, играло ей на руку.

— Сакрусу не захочется, чтобы кто-то знал, что вы были у них в руках, — указал однажды вечером Диамандис, когда они сидели бок о бок в башне, а в камине весело горел разукрашенный стул. — Если они решат демаскировать вас, это будет равноценно признанию, что у них есть сношения с внешним миром — и, что более важно, они не подадут виду, что у них Ключ к Кандесу. Не думаю, что мы услышим от них хоть писк, по крайней мере открыто.

Рабочие кончили выбивать последние кирпичи и отступили как раз тогда, когда Диамандис высунул голову из-за угла арки.

— Дверь здесь, мэм. И замок.

— А, хорошо.

Венера прошествовала мимо рабочих, стараясь удержаться от нервного покручивания кольца на паьлце. Это был пресловутый момент истины. Если ключ не сработает...

Кирпичная стена разгораживала поперек лестничную площадку, которая простиралась на пятнадцать футов и заканчивалась большой окованной железом дверью, похожей на ту, в башне Буриданов. Министры столпились за Венерой, по-ястребиному поглядывая, как она перчаткой смахивает пыль с замочного механизма.

— Джентльмены, — сказала она холодно, — здесь пока смотреть не на что — хотя, я полагаю, у вас есть некоторый естественный скепсис по поводу моей подлинности. Не размышляйте над этим. — Она воздела кольцо-печатку. — Я и есть мое собственное свидетельство, но если вам нужны осязаемые символы — возможно, вот этот подойдет. — Она прижала ключ к оттиску-выемке в запоре.

Ничего не произошло.

— Извините. — Диамандис выглядел встревоженным, и Венера подавила побуждение отколоть какую-нибудь шутку. Она не должна терять уверенного вида, даже на секунду. Склонившись, чтобы осмотреть замок, она увидела, что за годы его занесло песком. — Щетку, пожалуйста, — сказала она скучным голосом, протягивая руку. Через минуту кто-то вложил в ее ладонь щетку для волос. Она старательно поскребла какое-то время замок, затем подула на него и снова попробовала кольцо.

На этот раз в глубине послышался щелчок, и за стеной глухо заскрежетало. Двери медленно отворились.

— Вы совет по... инфраструктуре, так? — спросила она, смерив министров холодным взглядом. Адай кивнул. — Хмм, — заметила она. — Хорошо. — Она повернулась, готовясь ускользнуть, как та избалованная принцесса, которой была когда-то, через открытую дверь в темноту.

Громкое « бух» и осыпающаяся с потолка пыль заставили ее застыть. В галерее внезапно поднялась суматоха. Министры в смятении столпились, в то время как крики и стоны вторили эху взрыва в воздухе. За спиной Адая Венера увидела вьющуюся колонну дыма или пыли, которой не было секунду назад.

Стоя с ногой, занесенной над порогом поместья, Венера обнаружила, что оказалась на время забыта. По всему колесу выли сирены, она слышала стук солдатских ботинок по тротуарным плиткам. Во дворе кто-то плакал, раздавались крики о помощи.

Сохраняя бесстрастное выражение лица, она вышла на галерею и заглянула через плечо Адая.

— Кто-то бросил бомбу в толпу, — сказала она.

— Это ужасно, ужасно, — простонал Адай, заламывая руки.

— Вряд ли это было заранее спланировано, — резонно заявила она. — Кто же это тогда разгуливает таким вот утром, таская бомбу?

— Это повстанцы, — бешено проговорил Адай, — бомбисты, ассасины... Это ужасно!

Кто-то ворвался во дворик и побежал к самым пострадавшим из людей. Венера с удивлением поняла, что это Гарт Диамандис. Он выкрикивал распоряжения оглушенным, но в остальном невредимым жертвам; понемногу приходя в себя, те повиновались, рассыпались по двору и стали осматривать павших.

До этого мгновения Венере не приходило на ум, что она тоже могла бы оказывать помощь. Она почувствовала мгновенный укол удивления, потом... что это, гнев? Она, надо думать, гневается на Диамандиса, на кого же еще. Но она вспомнила битву на борту «Ладьи», когда атаковали пираты, и ее последствия. Такой страх и мучения, и в те моменты любая малость значила так много для страдающих людей. Авиаторы делились не раздумывая — помощью, перевязкой, кровью.

Она повернулась взглянуть на ступени, но было уже поздно: прибыли медики. Насупясь, Венера смотрела, как их белые униформы рассыпаются по почернелому щебню. Тогда она зажгла свою лампу и ступила обратно в арку.

— Когда мой слуга завершит дела, пошлите его ко мне, — негромко сказала она, и в одиночестве шагнула в долго простоявшее запечатанным поместье Буридана.

В заброшенной спальне продуваемой ветрами башни, где раскачивались полы и жалобно вздыхали трубы под зданием, Диамандис рассказывал Венере истории Буриданов и многого другого.

— Они были повелителями лошадей, — говорил он. — У них была непрактичнейшая из продукций — существа, которым требовались уйма еды и бесконечное пространство для бега, которые не могло и дня прожить в невесомости. Но создания столь прекрасные, что посетители Спайра неизменно влюблялись в них. Держать лошадь было высшим знаком могущества, ибо это означало — у вас есть гравитация, которой не жалко.

— Но ведь это было много сотен лет назад, — возразила она.

Венера с трудом слышала Диамандиса, хотя двери комнаты были плотно закрыты, а окна отсутствовали. Башню затопляли звуки, от потрескивания балок и рева ветра до мощного басового гула, похожего на жужжание пчелиного роя — от него вибрировали все поверхности. Еще не успели глаза Венеры приспособиться к темноте внутри здания, еще не успела она проникнуться стерильным запахом комнат и коридоров, по которым много столетий гулял ветер, – а громогласный/оглушительный вопль Буридана чуть не выгнал ее обратно наружу.

Им потребовался час, чтобы найти источник этого басового плача: лабиринт огромных труб, выступавших из дна башни Буриданов, работал как колоссальный ветряной орган. Он беспрестанно гудел и стенал, вздыхал и завывал.

Диамандис похлопал по стене. Восьмиугольную комнату наполняли разномастные горшки, сковородки и прочая кухонная утварь; в ней, однако, было потише по сравнению со спальнями и гостиными прежних обитателей.

— Расцвет Буридана был очень давно. — В свете масляной лампы вид у Гарта был чуть ли не оправдывающийся. — Но у народа Спайра долгая память. Наши записи восходят к сотворению мира.

Той ночью, когда они улеглись спать, он стал рассказывать ей о былой славе Спайра, а на следующий день они бродили среди царящего в башне хаоса. Позднее, в воспоминаниях Венеры, рассказанные им былины и образы опустевших, покинутых палат станут неразрывны. Величие, древность и отчаяние служили фоном голосу Гарта; величие, древность и отчаяние отныне будут окрашивать ее мысли о древней Вирге.