Джей Кристофф - Репликант-13 [litres]

Не просто картинки.

– Иви!

А воспоминания.

Отдел научно-исследовательских и опытно-конструкторских разработок «Гнозис Лабораториз» занимает почти все этажи Вавилонской башни. Моя семья живет на верхних этажах, в комнатах с белоснежными стенами, где всегда играет музыка. Город внизу заселен десятками тысяч рабочих, принесших присягу корпоративному государству «Гнозис». На нижних этажах стены серые – и вместо сонат ученые слышат голос. Глубокий, нежный и прекрасный. Прекраснее, чем любая музыка, играющая на верхних этажах.

– Доброе утро, госпожа Ана. Доброе утро, Фэйт.

– Доброе утро, Мириад [15] Myriad ( англ .), вымышленная мера счета, упоминаемая в романе Г. Уэллса «Когда Спящий проснется». , – отвечаем мы, выходя из лифта.

Голографический ангел уже ждет на постаменте, излучая голубоватое свечение. Такие постаменты расположены по всей башне, и ангел может появиться где угодно, помогая или предлагая совет. Иногда она просто наблюдает. Искусственный интеллект, сердце Вавилонской башни, может посмотреть почти в любую из камер. Послушать почти через любой микрофон. Если честно, для меня она что-то самое близкое к богу. Только боги управляют, а Мириад создана для того, чтобы служить.

– Как вам спалось, госпожа Ана?

– Спасибо, Мириад, хорошо, – отвечаю я.

– А как ты себя чувствуешь, Фэйт?

– Спасибо, Мириад, чудесно, – говорит Фэйт, и ее улыбка согревает, как солнечный свет.

На этажах, где располагается отдел НИОКР, как всегда, оживленно и суетливо, повсюду снуют мужчины и женщины в белых длинных халатах. Жужжат компьютеры, одновременно гудит миллион машин. На этажах под тем, на котором мы сейчас находимся, производят оружие для армии «Гнозиса». А еще логиков, патрулирующих Стеклянную пустыню, и машины, чтобы разгромить конкурентов – другие корпорации-государства. Как-то раз, когда я была еще маленькой, папа показал мне, как работает часовой механизм, и мне кажется, этажи НИОКР «ГнозисЛабс» похожи на него. Все части расположены строго на своем месте и работают в едином ритме.

Мы с Фэйт, держась за руки, идем к лабораториям репликантов. Как только мы входим внутрь, двери с тихим шипением раздвигаются, и выходит он, голубоглазый и сильный, с волевым подбородком и умелыми руками, о которых я иногда мечтаю, но никому об этом не рассказываю. Даже свой сестре Мари.

Иезекииль улыбается, и на его щеке появляется ямочка. Я еле справляюсь с собой, чтобы не пялиться на него.

– Доброе утро, Фэйт, – говорит он. – Доброе утро, госпожа Ана.

– Доброе утро, братик, – отвечает Фэйт.

Отец всех нас называет своими детьми. Репликанты зовут друг друга братьями или сестрами. Но к нам обращаются «госпожа» или «господин», пока мы не прикажем им перестать так делать.

Я даже не знаю, как к этому относиться.

Стоит Иезекиилю посмотреть на меня, как я вспыхиваю. Словно ребенок. Глупая, по уши влюбленная маленькая девчонка. Я почти не знаю мира за стенами башни, почти ни разу не общалась с мальчишками своего возраста. Поэтому не могу понять, что это за чувство – любовь? Страсть?

Не знаю почему, но когда он входит в комнату, все остальные словно перестают существовать. Не знаю, почему просыпаюсь посреди ночи и хочу, чтобы он был рядом. Но я замечаю, как он смотрит на меня. И я думаю, я надеюсь, я мечтаю, что он испытывает ко мне такие же чувства.

Но несмотря ни на что, я понимаю, что это неправильно. Пусть внешне он красивый мальчик, на самом деле это совсем не так. Люди не могут любить роботов, точно так же, как не могут любить свои карманные планшеты или компьютеры на своих столах. Он не настоящий человек. Вообще не человек. Я веду себя глупо, желая того, чего никогда не смогу иметь.

Но никак не могу не желать.

– Вы еще не заходили в отдел ботаники? – спрашивает Иезекииль. – Сегодня утром они добились-таки, чтобы розы зацвели!

– Им удалось решить проблему с репликацией? – спрашивает Фэйт, ее глаза вспыхивают от радости.

Иезекииль начинает сложно объяснять что-то об энзимах, реконструкции спирали и клеточных узлах. Фэйт увлеченно подхватывает, но я почти ничего не понимаю. Мне сказали, что у меня образцовый коэффициент умственного развития, но в отличие от своего папы я не ученый. Мне не понять и половины того, над чем они здесь работают – уберегают виды от вымирания, изолируя и каталогизируя их, спасают мир по молекулам.

Мой отец великий человек. И он всегда говорит, что великие люди несут огромную ответственность. Человечеству почти удалось уничтожить наш мир. Здесь же, в Вавилонской башне, иногда забываешь, что была война, но я знаю, что там, за стенами, жизнь коротка и жестока. В тех местах, куда во время Армагеддона упали бомбы, чуть не испепелившие нашу цивилизацию, теперь пустыни из черного стекла. Ближе к побережью другие крупные корпорации-государства, «БиоМаас» и «Дедал», борются за территорию и ресурсы. Но отец спасет нас. Когда-нибудь он спасет весь мир.

А я… я все еще пытаюсь найти себя.

Мне пятнадцать, но я не провела и пары часов за этими стенами. Ни разу не спала под открытым небом, не терялась во время дождя, не вдыхала запах океана и…

– Я никогда не видела живых роз, – вдруг доходит до меня.

Иезекииль наклоняет голову.

– А ты хотела бы…

– Вы, двое, входите уже! – раздается из лаборатории ворчливый голос. – У меня и без вас дел по горло.

Мы втроем улыбаемся, потому что знаем, что значит заставлять ждать старого доброго руководителя отдела НИОКР. Но часть меня готова все отдать, чтобы узнать, о чем хотел спросить Иезекииль, и я уверена, что точно согласилась бы. Даже если бы это было неправильно. Даже если могло быть по-другому.

Но красивый почти-мальчик кивает и уходит, а мы с Фэйт забегаем в лабораторию, и двери с тихим шипением закрываются за нами.

Здесь работают сотни людей – сидят за компьютерами, занимаются комплексным моделированием, копированием и картированием генов. Еще одна голограмма Мириад помогает группе ученых, собравшихся вокруг жужжащих терминалов. У одной из стен стоит машина, подобранная где-то в пустошах. Внутри стеклянного короба заперт один из первых андроидов, созданных человечеством: механический мужчина с отверстием для монет, одетый в выцветшую одежду. Краска на нем облупилась, глаза сделаны из стекла. Вывеска над коробом умоляет меня: «ЗАГАДАЙ ЖЕЛАНИЕ». Под ней приклеена бумажка, где от руки написано: «Желаю, чтобы этого никогда не случилось».

В центре этого хаоса стоит худощавый пожилой мужчина, на его плечи накинут белый лабораторный халат. Он слегка хромает. Седые волосы топорщатся в разные стороны, а взгляд серых глаз режет, словно скальпель. На бейджике большими буквами выведено: «КАРПЕНТЕР».