Роман Афанасьев - Возвращение Ночного Охотника

— Силезия, — пробормотали трясущиеся губы Йована. — Чернокнижник…

— О, да, — прошипел охотник сквозь стиснутые зубы. — Мельница в маленькой деревне, древние воды, древние леса. К ней вышел молодой нацист из Аненербе, член зондеркоманды «Ха». Чем ваше подразделение занималось? Составляло список ведьм? Искали их, а наткнулись на ведьмака.

— Мельница, — шепнул Йован. — Книги. Я забрал книги и вычистил гнездо зла. Это было задание…

— Ты просто юный садист, издевавшийся над тем, что было тебе непонятно, — бросил охотник, расправляя плечи. — Ты забрал мои книги для своих жадных хозяев и сжег меня живьем вместе с мельницей. Корчась в огне, я видел взгляд твоих голубых глаз, мразь. Но и ты не ушел от последней черты, как я вижу. Надеюсь, ты подыхал в таких же муках как я.

Тело Йована сжало кулаки. Он чувствовал, как страх постепенно отступает перед яростью. То, что пришло из темноты, больше не боялось странного человека. Теперь все было понятным и логичным. Повода для страха больше не осталось. А для гнева — да.

— Я так удивился, увидев тебя в этом теле, — произнес охотник, опуская руки и отступая на шаг. — Знать, что ты теперь бродишь там, в миру, а я болтаюсь между мирами, навсегда застыв в пламени…

Йован поднял кулаки, защищая лицо. В нем пел огонь боли и страданий. Чужих страданий.

— Ну что ж, — произнесло тело охотника. — Значит, они все-таки сделали искусственного аватара. Умертвили сопляка, призвали в него сущность из-за грани, скрепили это все старыми добрыми рунами. Почему тебя? Ах да. Наверно, за свою омерзительную жизнь ты получил доступ ко многим секретам древних искусств. Ведь твоя нацисткая банда целенаправленно разыскивала следы неведомых сил? И ты, конечно, уплатил эту цену, раскрыв известные тебе тайны. Ты рассказал все что знал, показал доступ к тайникам нацистов, а потом оказался полезным и в этом облике. Бессмертный, потому что мертвый. Дважды мертвый. Очень сильный ход. Но есть нюанс — ты аватар не урожденный, а созданный людьми. А то, что один сделал, другой всегда может разломать.

Оскалив зубы в волчьей усмешке, человек в белой рубашке отпрыгнул назад, ухватился за пластырь на руке, с хрустом отодрал его от загорелой плоти. В пальцах охотника блеснула длинная тонкая пластина. Пластиковая, прозрачная, она напоминала школьную линейку. Вот только была заточена до остроты бритвы.

Сжав ее между пальцами, охотник скривил губы и начал медленно приближаться к замершему Йовану.

— Месть сладка, — шепнул странный человек. — Я отправлю тебя обратно, в темноту и скрежет зубовный. Навсегда. А я — останусь тут. Чтобы взять то, чего ты лишил меня тогда, почти восемь десятков лет назад.

Тело Йована бросилось в атаку, само выбрав направление. Бойцы сошлись, обменялись короткими ударами, стремительными, как выпад змеи, и снова разошлись. Охотник, скалясь, снова пошел по кругу. Йован поворачивался вслед за ним, держа кулаки наготове. Он знал, что снова попал в корпус. А надо — в голову. Десяток хороших ударов, чтобы вышибить проклятого духа из этого куска мяса. Пусть тело неуязвимо, но сознание — его слабое место.

Вспомнив о теле, Йован бросил взгляд на свой торс. В паре мест виднелись разрезы. Кожа разошлась в стороны, как обивка вспоротого кресла. Ничего. Это мелочи. Князь потом все исправит. Потом…

Охотник скользнул вперед, и пластиковое лезвие заплясало вокруг запястий Йована. Тот ответил выпадом, а потом резко сменил тактику, пустив в ход колени и локти. На этот раз ему удалось подловить противника. От удара в челюсть тело одержимого отлетело назад, перекувырнулось, прокатилось по полу. Но тут же вскочило на ноги, ухмыляясь рассеченными губами. Йован хрустнул пальцами, вправляя их на место, и медленно двинулся к охотнику. Он видел, что разрезов на его теле прибавилось, но ни один из них не был серьезным. Мелочи. Таким клинком не нанести тяжелую — для этого тела — рану.

Охотник прыгнул на него и Йован встретил его прямым в челюсть. Молотя друг друга, они сошлись, потом обнялись, словно борцы. Захрустели кости, раздался звонкий щелчок, а потом тихий треск, словно порвался мешок. Йован, почувствовал странную слабость, резко оттолкнул противника и отступил. Охотник, прижимая руку с ножом к боку, попятился, скаля зубы в откровенной усмешке.

Йован повел плечами, разминая мышцы. Он чувствовал себя странно. Как будто человек, пропустивший серьезный удар. Слабость, чуть кружится голова. Но это тело не может быть уязвимым, просто не способно…

Охотник, ухмыляясь, вытянул свободную руку. С пальцев свисал тонкий черный шнурок. Галстук?

Ярость отхлынула, когда голова Йована сама опустилась вниз, чтобы глаза увидели торс. Там. На правом боку. Вместо одной из черных линий татуировки зияла темная канава. Одержимый просто вырезал из него кусок кожи. Кусок татуировки. Нарушил узор.

Вскинув голову, тело Йована попятилось, стараясь нашарить взглядом цепи, лежавшие в стороне, почти у самой стены. Оружие. Ему нужно оружие!

— О, да, — прошипел одержимый, покачивая пластиковым клинком. — Ты понял. Тут главное, правильный порядок слов. Добавить нельзя, но можно кое-что изъять. Немного… отредактировать.

Тело Йована начало медленно пятиться, прикидывая, как обойти стороной врага и потихоньку выбраться к двери. Быть может, удастся еще отступить, сбежать…

— Я слышал, твои бывшие хозяева увлекались такими вещами, — сказал одержимый, отбрасывая полоску татуированной кожи. — Но ты скоро поймешь, что эти обыкновенные садисты были дилетантами. Жалкими подражателями. Другое дело — рассерженный чернокнижник, лишившийся своих книг. Своего дома. Своей жизни. И вернувшейся с той стороны с одной лишь целью. Месть.

Человек в белой рубашке скривил лопнувшие окровавленные губы и прыгнул на убийцу, превратившегося в жертву. Шульц в панике вскинул руки, подставляя предплечья под удары пластикового клинка, отпрыгнул. Его ярость смешивалась с холодным ужасом, выплавляясь в тяжелое свинцовое предчувствие.

Его ноги подгибались, руки стали словно ватными. Одержимый атаковал непрерывно, рвал в клочья татуированную плоть, словно простую бумагу. Шульц сделал шаг назад, другой. В глазах потемнело, он уже не контролировал это тело, содрогающееся под градом ударов. И тогда Шульц закричал.

Глубоко внутри этого тела, тот его кусочек, что помнил имя Йован, тоже ожил, вспыхнув едва заметным огоньком. Этот кусочек помнил и вечеринки старшеклассников, и первую кружку пива, и первого застреленного врага. Он помнил и кружевные салфетки на комоде старухи, приходившейся ему родственницей, и запах первого снега. Любивший ту самую мелодию, навевавшую сладкие грезы. Сейчас эта искорка была полон надежды — робкой, хрупкой, всегда глубоко спрятанной — на то, что однажды весь этот кошмар, в котором Йован Сенка жил последние тридцать лет, кончится.