Валентин Февраль - Шиш вам, а не Землю! [СИ]

— Что ж, — задумчиво вытащил из пачки сигарету человек в штатском и Придуркин ясно отметил, как дрожат от волнения руки мужественного сотрудника спецслужб, — я, думаю, Вы нам подойдёте. Именно о таком работнике, как Вы, мы и мечтали, — добавил он менее уверенно.

А в глазах штатского, как показалось Придуркину, медленно проступала тоска.

И потому, чтобы приободрить хоть как-то этого славного и в чём-то даже понравившегося ему человека, Придуркин немного даже спел какие-то рулады на манер альпийских горцев. А затем и чечётку станцевал, споткнувшись при этом в самом конце начала разудалого песни-танца и слегка разбив себе при этом нос о столешницу.

После этих его выкрутасов скисли все члены приёмной в агенты комиссии.

А тот штатский, что был постарше, выразился в том смысле, что поработать над «материалом», то есть над Кондратием придётся здорово и это его вдохновляет. И, если они что-то и слепят из этого набора бессмысленной биоплазмы, то сие окажется с их стороны немалым достижением, даже — подвигом.

А Кондратий, в свою очередь, приободрил членов приёмной комиссии, сообщив, что сделает всё возможное, чтобы заработать хотя бы одну на них всех медаль.

Так началась блестящая карьера Придуркина, ставшего впоследствии тем, кем он, собственно, и стал — суперагентом космической внешней разведки? 13–13, если верить документам. И — шутом-эксцентриком номер один звёздных баталий, если исходить из фактических данных.

С родственниками он таки попрощался. Денег на дорогу в кэгээре дали. Но вот поверить в то, что он, Придуркин, всю свою жизнь подтверждавший полное соответствие их фамилии, работает в разведке, да ещё космической, никто из родственников не собирался.

Наверное, у них попросту не хватало смелости фантазии и куража воображения.

Но Придуркин, в конце концов, пообещал всем — матери, отцу, дядькам, тёткам, братьям и сёстрам и даже Шарику во дворе, что, как только у него появится мощная рация и его зашлют в дальний космос, он передаст всем привет. А так же — некоторые самые секретные коды, которыми непременно его обучат пользоваться в кэгээре.

Может быть, эти коды в хозяйстве и пригодятся, полагал Придуркин. Кто ж его знает?

Но Голенищеву и Патрикееву пока было не ясно передал ли секретные коды своим любезным родственникам, да и вообще, кому бы то ни было Придуркин. И потому все они оказались в немалом изумлении, когда увидели улетающий, подобно ракете, стог сена, с отчаянно вопящей Пелагеей.

А Патрикеев так даже икнул, машинально и без особой надобности вытаскивая из кармана и снова засовывая туда армейский дезодорант «Благоухающая Портянка», который всегда носил с собой Патрикеев, где бы ни был. По старой и неистребимой, так сказать, армейской привычке, благоприобретенной им ещё в далёком, безусом детстве.

К тому же сигареты Патрикеева насквозь и безнадёжно промокли, а в фирменных кроссовках «reebok» нанайского производства, которые, по случаю необыкновенности задания, разрешило надеть начальство, хлюпала и чавкала вода. С одежды текло, как из водопроводной трубы.

Не лучше дела обстояли у Голенищева. И тем временем, пока Пелагея, как дева Мария, возносилась на копне сена в заоблачную высь, под сломанным щихлебаловским мостом отдавали богу душу, матерились, плевались и зыркали глазищами ни в чём не повинные люди. Они барахтались на волоске от смерти и прощались с жизнью.

Хорошо хоть речка в этих местах была неглубокой и щихлебаловцам, стоило лишь закрыть своё матюгальное хлебало, не орать дурным голосом и опустить ноги вниз, чтобы нащупать пятками дно и к ним бы незамедлительно пришло вожделенное спасение в образе просто-таки тотального, катастрофического обмеления стратегически важной на взгляд кэгээра речки Петляевки.

Как бы то ни было, но тем временем по дороге к речке подрулила вызывающе синяя тойота и принялась бибикать купающимся и тонущимся, внося во всеобщую сумятицу и немалый переполох, как это ни покажется странным, порядок и структуру.

Из райцентра возвращались Огурцовы, где закупили домашний японский кинотеатр в новый коровник и это им принадлежала новая и синяя, как старая майка завхоза, тойота. Не зная, что предпринять — мост разрушен, односельчане, скорее всего, тонут, а луговое сено, украшенное Пелагеей, поднимается в облацы — Огурцовы, до сего дня люди не являвшиеся неисправимо набожными и вообще-то далёкие от каких бы то ни было религиозных церемоний и сверхидей, они, вдруг, вспомнили кое-что из Библии, и грешным делом возомнили, что вот он славнозвестный и неувядаемо ожидаемый Апокалипсис нагрянул.

Так же считали и щихлебаловцы. Вернее, те из них, кто по чистому везению ещё не удосужился свалиться в речку, когда мост рушился под напором такой необузданной прогрессивным человечеством стихии, как их товарищи-односельчане.

Патрикеев обернулся на звук клаксона, заподозрив, что приехало его армейское начальство с новыми инструкциями и ценными указаниями к этим инструкциям и только тут заметил, что Голенищев и он, Патрикеев, форсируя некоторое время назад Петляевку, умудрились, совершенно неосознанно для себя, найти в ней самое глубинное место.

Во всех иных местах, на всей протяжённости, речка едва доходила до колен грудного ребёнка, если бы тот, вдруг, вздумал пройтись по ней. И потому Петляевку можно было всю пройти лёгким, походным шагом, пешком, под барабанный бой своего сердца, шагая от истока до устья и напевая походные марши и строевые песни.

А стог с Пелагеей поднимался всё выше и выше и в какой-то момент, заложив крутой вираж, бесцеремонно и невежливо стряхнул вниз глубокоуважаемую Кузьминичну. И Селёдкозасольская, не выдержав космических перегрузок, а может и, наоборот, выдержав их, а не выдержала сухая трава, оборвавшаяся в мощных ладонях монументальной женщины, но женщина отделилась от стога и стала неотвратимо падать в самое глубокое место неглубокой Петляевки.

И, надо ж, в это самое время Огурцовы снова разуверились в боге и начали бесстыдно матюгаться, а на бережок Петляевки выбежал сельский дурачок Сенька-Хренька.

Выскочил Хренька, как водится, с гармошкой, выпимши и весёлый весь снизу доверху и начал наяривать на своих кнопках. Так как он всегда мечтал стать профессионалом художественной самодеятельности.

Раздвинув меха, Сенька грянул так, что даже тонущие на мелководье заинтересовались его пассажами и начали притопывать, а, точнее сказать, прихлюпывать ногами по проточной воде.

А Хренька, ведь, грешным делом подумал, что начался великий праздник петляевского Нептуна, раз уж у их грёбаной речки собралось столько народищу!

То, что село сегодня с утра уже праздновало два других праздника: местный — «Тысяча пятьдесят лет Щихлебаловке» и всероссийский «200 лет гранёному стакану» Сеньку-Хреньку не смутило. Бывает, ведь и поболе праздников, чем два в один день. Ну, во всяком случае, теоретически такое возможно.