Валентин Февраль - Шиш вам, а не Землю! [СИ]

Забытый, как своими почитателями, так и хулителями, я наслаждался незабываемым зрелищем, той катавасии, которую сам и устроил косвенно, пока кто-то не вспомнил обо мне.

Этот «кто-то» держал в руке тесак таих размеров, что я и представить себе не мог, где он его взял. К тому же, наблюдая, как сыплются, словно лущеный горох, на пол мои товарищи заключённые, зажимая руками раны и ушибы, я с самого начала решил не влазить в молодецкую забаву, решив переждать тихонечко в уголочке пик этой всеобщей тюремной гульбы.

И я уже практически улизнул с места описываемый мной событий, когда путь мне преградили несколько вертухаев. Из тех, что теперь лишались работы по моей милости, так как допустили травматизацию на производстве главного тюремщика целого региона планеты. Тюремщики слабо поигрывали дубинками в руках, контролируя глазами каждое моё движение. И стоило мне только шмыгнуть носом, как они навалились на меня.

Дубинки замелькали с невероятной быстротой. И я, всего лишь спасая свою шкуру и совсем не думая в эти минуты о последствиях, прыгнул в ту самую яму, из которой и начинал совсем недавно нашумевший и даже до сих пор ещё шумящий, как я слышал краем уха, побег. Чем добавил себе ещё немалый срок.

И всё произошло так быстро, что я даже не успел сообразить, что добавляю себе время отсидки, при всём при том, что время итак строго лимитировано в человеческой жизни.

Теперь я становился рецидивистом побега. А значит, самым злостным нарушителем тюремного режима!

— Держи его! Уйдёт! Он снова убегает! — кричали за моей спиной. — Прямо, не уследишь! Глаз да глаз за ним нужен!

— Латанный снова намастырился дать дёру! — восхищённо кричали позади мои тюремные поклонники.

— Вот гад! — кричали шестёрки и сексоты всех мастей, выслуживаясь по мере возможностей.

Но, кроме этих криков я ещё слышал за спиной тяжёлое сопение гнавшихся охранников, а их увесистые дубинки раскачивались в опасной близости от моей спины.

— Держи! Держи подлеца! — подзадоривали себя преследователи. — Уйдёт ведь! Как пить дать уйдёт!

И я лишь прибавлял в темпе, надеясь, если не уйти, то хотя бы попортить этим сволочам нервы в достаточной степени.

Я уже было выскочил на поверхность земли с другой стороны колючей проволоки, как раз в том месте, где проклятые вертухаи устроили мне прошлую засаду, когда…»

На этом первая стенографическая запись обрывалась. Зато начиналась вторая.

Но вначале перенесёмся на то место, где мы оставили Середу с его неистребимой потребностью в верности и дружбе «Скользкому» и всмотримся в дыру, проделанную в стене ханаонского замка ддзеги и ловко использованную Кондратием и Середой вместо обычной двери.

Середа сунул нос в дырку и, не обнаружив за ней Кондратия, своего боевого товарища, здорово удивился. Но евфрейтор от этого в указанном месте не прибавился. А пустая лужайка перед замком была лучшим тому подтверждением.

— Кондратий, ты где? — позвал подчинённого майор, но в ответ услышал лишь отрывистый лай, долетевший до него со стороны парящих в небе птеродактилей.

Середа внимательно оглядел пространство у стены замка, но увидел там стайку, оносительно мелких, размером с коз, пасущихся травоядных динозавров.

В отдалении, возле озера искрился серебром звездолёт пирегойки.

И, не обнаружив нигде Кондратия, Середа выбрался через отверстие из замка и поплёлся к «Скользкому».

«Скользкий» к этому времени уже приступил к ремонту и теперь выбрасывал из себя остатки сгоревшей биоторпеды. Робот-уборщик, снабжённый совком и веником, ловко управлялся с тем, что осталось от ддзеги, что-то недовольно ворча себе под нос. «Скользкий» же снова нагнетал жидкую материю из специальных баков в места поражения торпедой. И края ран медленно заростали.

Когда Середа, как у него и водилось, по-шпионски, незаметно подошёл к «Скользкому», корабль услужливо распахнул двери, хотя, конечно, пройти в корабль можно было и через огромную рваную дыру в его боку, ещё не успевшую зарости.

— У меня есть для вас пси-сообщение, — доложил корабль. — Уже переведенное мной в запись магнитного режима.

И по кораблю разнёсся истошный вой Кондратия.

— Ай!.. Ой!.. Мамочка, забери меня отсюда!

— Запись произведена в момент захвата агента-13-13 торсионным, имеющим левосторонее отрицательное вращение вихрем Чёрной дыры, перед тем, как этот вихрь перебросил евфрейтора в точку, отстоящую на сто парсеков от Ханаона и находящуюся приблизительно в созвездии Лиры. Более точное местонахождение разведчика пока определить не удаётся.

— А этого и не требуется, — усмехнулся майор. — Зная характер Кондратия, я могу с точностью один к одному предположить, что он ошивается где-то возле тамошних пивнушек. Но я сам отыщу храброго разведчика. Твоё дело — побыстрее самоотремонтироваться, а там разберёмся.

— Осталось совсем немножко, товарищ майор. Скорость регенерации нельзя увеличить, но системы восстановления действуют на полную мощность. Поэтому весь процесс займёт ещё какие-то полчаса. Отдохните пока и заправьтесь.

А Середа, услышав об отдыхе и заправке, вновь вспомнил об абсенте. Но возвращаться в замок не хотелось, тем более — через дыру. Поэтому он развалился в корабельном гамаке и, откупорив бутылку земной кока-колы — аналог фомальдегауской брока-бролы, принялся потягивать холодный напиток прямо из горлышка.

В голове его вертелись разные мысли. И некоторые из них носили такой оттенок, что майор и сам бы не мог предположить о наличии подобных мыслей у себя в голове. Но некоторые были вполне продуктивными, оптимистичными, гуманитарной направленности, за которые было не стыдно и которые вполне можно озвучить в подходящей, светской обстановке. В общем, мысли те были не новые, они давно уже вертелись в голове разведчика и касались его лично-общественной жизни. В частности, майор давно собирался претворить их в явь и по прибытию на землю жениться, например, на бывалой и опытной разведчице с хорошим послужным списком, а там и детишек завести. Кучу-малу. Да и жить себе в удовольствие неприхотливой разведческой жизнью, да добра наживать. Как это описывается в сказках.

И, тем не менее, вскоре майору пришлось отогнать даже эти мысли, так как они не соответствовали его морально-боевому облику и статусу. Ведь подобные мыслеустремления являлись признаком некоторой гражданской слабости, а слабость майор не мог допустить в свою, в общем-то, мужественную и где-то героическую автобиографию. Не из того теста был он сделан, а из другого — теста героического и беззаветно и беспримерно отважного.

В небе ещё не расстаял инверсионный след аппарата Рифмы, а все системы «Скользкого» были готовы к полёту, а сам он с нетерпением рвался в бой. То есть, в полёт.