Валентин Февраль - Шиш вам, а не Землю! [СИ]

— Гиппократ был клёвым пацаном, — сообщил Коврижкину вполголоса веснусчатый парень и которого Перепёлкин видел как-то раз неподалёку от полкового писюара. — Он лечил от триппера.

— А он, что, под артобстрел попал? — так же тихо поинтересовался Коврижкин у нового знакомого.

— Кто?…

— Не придуряйся. Этот, как его… Пандо… крат.

— С чего ты взял? — сильно удивился веснушчатый и полез в карман за жвачкой-суррогатом.

— Ну, ты же сам сказал: он был.

— Он сам был и сам умер. Без снарядов, скандала и пороха. Заболел старостью и склеил ласты, выражаясь по-псевдонаучному.

— Понятно. Повезло парню, — вздохнул Коврижкин. — Он уже умер, а нам только предстоит это сделать.

— Ррразговорчики! — прикрикнул Михалыч. — Одеть бронепрыги. — Фельдфебель цвиркнул под ноги длинной струёй липкой слюны. — Вы что о себе возомнили, недоумки?! Старослужащих тоже касается. Не вздумайте, — он погрозил кулаком в сторону сбившихся перепугано в кучку военнослужащих, у которых ременные бляхи обвисали чуточку сильнее, чем у остальных, — не вздумайте посылать бронепрыги порожняком. Сам проверю, чтобы в каждой из этих великолепных машин сидело по идиоту. Если что не так…

И Михалыч снова принялся гонять кулаком воздух.

Его здоровенный и тяжёлый, словно налитый свинцом, кулак описывал крутые дуги в воздухе, выполняя роль немого предупреждения всем, кто ещё только собирался не выполнить его приказы.

— Да ладно тебе, командир. Мы, что, не понимаем? — буркнул Крысиные Глазки, которого Коврижкин вначале, да и сейчас тоже, принял за альверянского шпиона.

И боец Крысиные Глазки с явной неохотой потащился к дверям ангара, за которыми стояли в ряд сотни бронепрыгов — Боевых гвардейских бронированных, индивидуального применения, машин (БГБИПМ).

За долговязым потянулись остальные «дедушки». Или, как их ещё называли уважительно и почтительно комдивы и комполка — «старички».

Дедовщина в элитных подразделениях Гелиосской Звёздной Гвардии вообще-то была явлением малоизученным и новоприобретённым, тайно внедрённым, скорее всего инопланетным разумом для первичной деградации и последующего развала Земной непобедимой во всех других случаях армии.

В штабе действующих войск знали, что старослужащие, то есть те, кому оставалось до конца службы с гулькин нос, выпендривались так, что даже у многочисленных генералиссимусов Гелиосской Гвардии вставали на старчески плешивых головах волосы дыбом, когда им приносили свои рапорты и отчёты, измученные донельзя деятельностью «старичков», бывалые и битые фельдфебели и унтер-офицеры.

В подобных рапортах указывалось, что «старички» отбирают у молодёжи сигареты, оружейное масло, лягушачью и кабачковую икру. А так же — коллекционные сигары и дорогой коньяк. После отбоя заставляют молодых кричать сколько «дедам» до дембеля осталось. Молодые драят старослужащим скафандры, смазывают бластеры и вообще угождают повсеместно, как могут, а за это неблагодарные «деды» их называют унизительно «салабонами», «салапетами» и «воинами аннигиляционного вещества не нюхавшими».

Кошмар какой-то, да и только. Но это только начало.

В учебном бою, совсем обнаглевшие старослужащие наловчились, придавив педаль газа бронепрыгов кирпичом, посылать боевые машины порожняком на вражеские позиции. И пока условный враг обстреливал мчащиеся к нему пустые машины из стоствольных пулемётов, старички, травя анекдоты, во весь рост подбирались сбоку к траншеям неприятеля и забрасывали их звуковыми усиленными гранатами. От взрыва гранат бойцы «вражеской» армии на какое-то время глохли и их целыми дивизиями брали в плен.

Нарушение устава и всех воинских приказов было явным. Потому что по уставу бойцы земной гвардии обязаны наступать на врага только строго фронтально. А по приказу — героически погибать в бою.

Нарушая сразу и устав и приказ, гвардейцы-старички попадали в «штрафбат». Но штрафбат был условным, поэтому свежепровинившихся мягко журили, объявляли им общественное порицание и возвращали в действующие части. Потом всё повторялось.

В общем, любой старослужащий задолго до того, как вчистую демобилизоваться из частей звёздной гвардии, накапливал в послужном списке несколько «судимостей» по серьёзным статьям вперемежку с благодарностями и орденами. И, если его не калечило всерьёз в учебном, не всамделишнем бою и не разрывало на части своим же шальным снарядом в последний день перед дембелем, такой военнослужащий уезжал домой бывалым служакой и прожженым военным аферистом, способным за себя постоять, а также умевшим запугать любого молодого фельдфебеля одним только взглядом.

Коврижкин служил в гвардии недавно. Но он твёрдо решил дослужиться до почётного звания фельдфебеля, сколько бы времени для этого не понадобилось, хоть сто лет. И он сам бы, лично попросил господа бога даровать ему ещё один десяток лет жизни, если за отведенный судьбой срок не удастся получить лычки фельдфебеля.

Для Коврижкина все фельдфебели принадлежали к касте небожителей и отчасти напоминали ему богов Олимпа. Михалыч, например, ассоциировался в понимании Коврижкина с богом-Громовержцем, потому что обладал громким голосом и умел материться лучше, чем даже конюх Матвеич из деревни Перепёлкина Косозвёздово.

Во всяком случае, конюх Матвеич не знал и десятой доли того, что знал Михалыч. Чувствовалось, Михалыч повидал жизнь. Эрудиция его была настолько отточена, что фельдфебель мог, играючись, вставить в свои матерные многосложные сочленения и любой вид оружия, от снарядов до дустовых бомб и парочку галактик и даже знал космические диалекты начиная от внешней границы Гелиосской, то есть, Солнечной, системы до самого центра Крабовидной туманности.

Матвеич иногда вставлял в свои одно- (и более) этажные маты конскую сбрую, имена жеребцов и кобыл, но никогда не мог пользоваться, культивируемыми в матах Михалыча, Чёрными дырами и гравитационными бурями и штормами.

Михалыч всё это умел и от того слава о нём ходила нешуточная. В кабаках ему даже наливали бесплатно, чтобы только послушать, когда его развезёт, то, что солдаты его полка слышали от него каждый день и каждый час.

Но эта тема — тема отдельного разговора.

А в тот день земных гвардейцев затолкали в бронепрыги и высадили с парашютами на Драгомею.

Бронепрыг штучка такая, что весит не меньше тонны. Поэтому у всех было по четыре пушечных парашюта, а у Коврижкина почему-то — сразу три.

Коврижкин готов был поклясться, что только чудом не разбился. Чего нельзя было сказать о его бронепрыге. Раздавленный гравитацией вдрызг, он лежал жалкой грудой металла и вяло дымился, то и дело, сыпля искрами вылетающими из испускающей дух его электрической души.