Валентин Февраль - Отпетые мошенники Галактики [СИ]

И после того, как ужин съеден и на столе сотворён, соответствующий финалу трапезы, кавардак, этот культурный и благовоспитанный человек закуривал сигару и, сыпля пепел в чашку с недопитым кофе, принимался пространно рассуждать о том, в чём ни черта не понимал: о политике, культуре и экономике.

И несчастная тёща от всего этого бреда, что свалился на её голову в виде неугомонного зятька, тут же грозилась навсегда уйти из дому.

Но уходила, не выдержав накала страстей царящих в доме, не она, а её дочь, то есть, супруга ярого приверженца культуры.

И дети, как следствие, превращались в беспризорников, беспорадных сирот. Ведь, такой отец, как описываемый нами неисправимый энтузиаст культуры и культурного образа жизни, не только не мог дать своим чадам надлежащего воспитания, но и неспособен был уделить немного внимания.

Хотя, впрочем, через какое-то время жена возвращалась. Она возвращалась в родные пенаты, истосковавшись по своим любимым стиральной машине и пылесосу.

Но тогда уходила теща. Ей, видите ли, пылесос до лампочки, а стиральную машину она так вообще терпеть не может, потому что та бьётся током.

В то время и, как раз к этому времени, глава семейства начинает понимать, что спиртным делу не поможешь. Так и спиться можно. Но понимание к нему приходит слишком поздно.

И его везут лечить от алкогольной и никотиновой зависимости. Причём в самой последней стадии. И он сидит за железной решеткой, глядя тусклыми, дегенеративными глазами на волю и думая о том, что с культурой он, пожалуй, перегнул и, что с ней вообще, шутки плохи.

И он не может вспомнить с чего всё началось и как и под какой фамилией он попал в эти чертоги.

Он пытается всё вспомнить, осознать себя. Но он сам себе не по зубам. И он сходит с ума. И врачи не знают, что теперь делать и от чего кого лечить. То ли их от незнания как лечить, то ли их пациента от сумасшествия и зависимости.

А его детки к этому времени, лишенные присмотра и тяжелой отцовской длани, становятся преступниками и ворами и садятся в тюрьму, где их охотно обучают нехитрому грабежу и отчаянным налётам матерые уголовники-рецидивисты, мастера своего дела.

Жена глубоко сожалеет о загубленной молодости и повторно выходит замуж. Зато теща уходит в монастырь. Где и живет скромной и неприхотливой жизнью игуменьи в непрестанных постах и молитвах, искупая грехи родни.

Детей выпускают под залог на волю. Но это уже другие дети. И татуировки на их пальцах лучше всего свидетельствуют о сем.

Вот, ведь, к чему могут привести культура и её производное, если у кого-то в таких делах аппетит разыгрался, а в голове ни капли мозгов.

Так, что упомянутые мной в начале моего маленького отступления такие понятия как деструктивная деградация вкупе с наоборот высокоструктурированной дегенерацией не пустой звук. И кое-кому следовало бы кое о чём хорошенько подумать прежде, чем сделать свой выбор в ту или иную сторону на скользкой до умопомрачения дорожке размышлений. Будьте лапидарны и конгруэнтны в своих делах и всё у вас получится.

В общем, я, как уже и упоминалось мной ранее, неумолимо и победоносно деградировал.

Процесс и, собственно, само развитие были начисто исключены из моей достаточно привольной жизни, по той простой причине и ввиду того, что эти дисциплины в данное время попросту некому было оценить в этом поражающем своим безлюдьем и заведомо обречённом на коллапс эволюции мире.

Если вы любитель совершенства и обожаете любоваться собой развивающимся, то вам бы нечего было делать в те дни рядом со мной. В тех условиях вы бы могли лишь хмуро наблюдать как я теряю остатки честолюбия и достоинства, и скатываюсь в бездонную пропасть невежества, хамства, варварских наклонностей самого низкого пошиба. Инволюция нешуточное дело, ребята. Будьте с ней осторожны!

Прошла уйма времени с тех пор, как я выбрал ареалом обитания место у озера.

Я по-прежнему продолжал ловить на пропитание рыбу, а так же мелкотравчатых, не способных противостоять моему неуёмному аппетиту динозавриков.

Всё это время я, возможно, и любовался собой. Но уже как бы с другой стороны. Со стороны деградации.

И однажды, в один долгожданный момент, когда я совсем деградировал, вчистую, так сказать, щедрая на неожиданности и резкие повороты, природа решила положить конец этому моему безобразию.

Как-то отдыхая под тенистой и вполне развесистой пальмой и прикрыв остатки недавнего пиршества изысканно пупырчатой шкурой динозавра, я услышал голоса.

Некие существа поразительно похожие на меня, но, несомненно, относящиеся к низшему классу приматов, приматов характеризующихся по разработанной мной совсем недавно шестибальной шкале, с заведомо высоким интеллектом и неистребимой тягой к эволюции, остановились подле меня. После чего одно из них, скорее всего самец, вполне высокомерно и некоторым образом даже чванливо, сказал:

— И здесь его нет. И там его нет и здесь нет, — выдохнуло существо. — Вероятно погиб. К сожалению, мир суров и жесток. Ни для кого он не делает исключений.

Услышав о жестокости и суровости, я привычно насторожился и принюхался, не забыв оскалить зубы. Нужно ведь всегда быть наготове, когда слышишь такие слова.

Другое существо с непрактично длинными волосами и более широкое в нижней части своего тела, чем в верхней, видимо самка, ответило:

— Не может быть. Такого хитреца нелегко прикончить. Такие, как он, не издохнут. Насколько я знаю, этот прохиндей везде приспособится и нигде не пропадёт. Я уверена (существо-самка так и сказало — «я уверена»), я уверена, что он жив и даже, некоторым образом, здоров и вполне даже известен в этом мире. Давай-ка поспрашиваем о нём у местных жителей. Дикарей. Например, вон у того. Под кустиком.

И она, чёрт возьми, направилась в мою сторону. И это в то время как я отдыхаю после обеда!

— Чичимака? — опередил её я, выскакивая из кустов и сжимая в руке палку.

Естественно, я лишь поинтересовался на своём невообразимом сленге какого хрена они потревожили мой покой.

Существа почему-то переглянулись. Затем снова уставились на меня.

— А вот и туземный диалект, — сказала самка таким тоном, как будто искала этот диалект всю жизнь. — Весьма своеобразный говор. Очень напоминает ритуальную песню каннибалов. — Она бесцеремонно ткнула мне в лицо пальцем. — Посмотри, какие зубы. Они же в целый аршин! И это выражение лица… Непреклонное, кровожадное. Сразу видно — особь недавно съела всю свою родню. А перед этим вождя племени. Они в таких делах мастаки и долго не раскланиваются. А может быть он и сам вождь. Съел своё племя. С такого станется. Смотри, какие беспощадные глаза. Может, поищем в кустах головной убор этого типа? По количеству перьев можно определить, сколько народу им съедено. Где-то я читала об этом.