Альбина Нури - Не мой мир

Выясняется, что он бывает слаб и порою глуп. Что, как и все люди, забывает положить грязные носки в бельевую корзину, не закручивает колпачок тюбика с зубной пастой, страдает от несварения желудка. По утрам изо рта у него плохо пахнет, и говорит он не только о науке.

Пять лет – целых пять! – мне казалось, что я буду самой счастливой на свете, если он когда-нибудь обратит на меня внимание. Увидит перед собой не только перспективную студентку, но и привлекательную женщину.

И вот это случилось, и Саймон каждый день твердит, как любит меня, говорит, что скоро мы поженимся, а я… Я понимаю, что не могу с открытым сердцем сказать ему то же самое! Остается улыбаться через силу, врать сквозь зубы, и я улыбаюсь и вру.

Наш ребенок должен родиться через три месяца. Делать аборт поздно, все кругом поздравляют нас с Саймоном. Он гладит меня по животу, он счастлив, как никогда, я читаю это в его глазах, и у меня не хватает духу увернуться от его губ, рук, слов…»

Алекс часто перечитывал эти строки и спрашивал себя: а что, если и его Кайра тоже разлюбила? Может, Даниил был прав, когда говорил, что Алекс всего лишь подвернулся ей под руку, когда она была одинока и несчастна? Никакая это не любовь, а только воля обстоятельств.

Нет, не хотелось в это верить.

Из записей в дневнике Алекс знал, что Саймон Тайлер прежде был женат на своей бывшей однокласснице, но брак продержался всего год. Расставшись с юношеской любовью, доктор целиком и полностью посвятил себя науке. Его даже иногда подозревали в нетрадиционной ориентации, потому что никогда не видели в обществе женщин.

А потом в его жизни появилась Кайра. Они сошлись, когда она окончила вуз и осталась на кафедре заниматься научной работой, писать диссертацию.

«Мари родилась чуть раньше срока. Сейчас ей три недели от роду. Она очень слабенькая, плохо спит, плохо ест, к тому же у меня нет молока из-за мастита. Боли были ужасные, я и сейчас не могу вспоминать об этом без содрогания.

Саймон пригласил няню мне в помощь, но эта женщина с писклявым голосом, полными белыми руками, похожими на подушки, с понимающей улыбкой Джоконды меня бесит. Я чувствую, что она презирает меня, мою неспособность заботиться о собственном ребенке. Саймон утверждает, что мне все это чудится, что Эльза опытная, хорошая, доброжелательная, но я ощущаю иное, и ему меня не переубедить.

Кажется, я никогда не чувствовала себя такой бесполезной, никчемной и усталой. Я все время хочу спать и постоянно плачу. Мне хочется отправиться в лабораторию, там мой настоящий дом. Там моя душа, а вовсе не возле кроватки с капризным, сморщенным, плачущим существом!

Я пытаюсь, но никак не могу найти в своей душе хотя бы проблеска любви, нежности, трепета, преклонения перед новорожденной дочерью. Я не могу благодарить Бога, который позволил мне стать матерью, больше того, я злюсь на него за это!

Знаю, знаю! Ужасная дикость – писать такое. И даже думать об этом. Вчера я не выдержала, психанула и наговорила Саймону всяких грубостей. Позволила себе быть честной, в конце концов. Сказала даже, что не готова быть матерью и хочу вернуться на работу.

Думала, он меня ударит – отец бы точно не стерпел. Но Саймон принялся меня успокаивать, говорить, что я просто еще слишком молода, растеряна, напугана своим материнством. Начал объяснять, что такое часто случается, а потом, я слышала, консультировался по телефону со знакомым психотерапевтом.

Думаю, скоро Саймон начнет пичкать меня антидепрессантами и водить на сеансы. Не может же он допустить, чтобы его женой была истеричка, которая днями напролет рыдает в подушку и отказывается от собственной дочери!»

Кайра и Саймон так и не поженились. Она все время искала предлоги, переносила дату венчания. Они стали ссориться, и в итоге Кайра ушла от него, забрав с собой Мари. К тому времени послеродовая депрессия – или что там творилось с Кайрой на самом деле? – прошла. Она приняла свою дочку, полюбила по-настоящему. А через полтора месяца потеряла.

С той поры прошло много времени, но Кайра, видимо, так и не перестала винить себя в том, что мало любила свою дочь, не хотела ее рождения, поначалу не могла стать для Мари хорошей матерью.

А также в том, что оказалась причастной к смерти ее отца.

«Этот день должен был стать великим. Все твердили об этом, как попугаи, и только во мне с каждой минутой нарастал страх.

Как можно было решиться на такое? Я не верила, что он отважится.

Вчера я впервые за последние несколько лет отправилась домой к Саймону. Хотела поговорить, вернее, отговорить его.

Шла с опаской, думала, мне будет тяжело оказаться в доме, в котором я прожила почти два года. В места, наполненные воспоминаниями – особенно в те, где ты прежде был счастлив, трудно возвращаться, если от былого счастья не осталось и следа. Твое мертвое счастье разлагается в каждом углу, и само место словно бы прокисает, начинает дурно пахнуть.

Однако вопреки моим ожиданиям, чувствовала я себя в его доме вполне сносно. Даже грусть была ностальгическая, легкая, а не давящая. Наверное, сыграло роль то, что после смерти Мари мы с Саймоном не стали врагами, наоборот, сблизились, как никогда. Я иногда думала, что если бы мы были так близки прежде, то ни за что не расстались бы… Но это, конечно, иллюзия. Как говорится, история не знает сослагательного наклонения.

В том, что мы снова стали тем, кем были когда-то – друзьями, партнерами, единомышленниками, конечно, заслуга Саймона, не моя. Он поддерживал меня, как никто, никому не позволял слова дурного обо мне сказать. Я не могла дышать от чувства вины, а он находил правильные слова и вытягивал меня из болота. Саймон позволил мне вернуться к работе, и благодаря этому я выжила, не сломалась, не опустилась на дно.

Мы стали частью одной команды, вместе стояли у истоков открытия Пространственной Зоны, и до недавнего времени я верила, позволяла себе верить, что жизнь моя, наконец-то, идет по правильному пути.

Верила, пока Саймон не стал одержимым. Пока не решил отправиться в Нулевое измерение.

Он открыл мне дверь и, кажется, не удивился моему приходу. Проводил в гостиную, предложил выпить.

Мы сидели на диване, потягивали белое вино, пытались вести светскую беседу, подступая к главному.

– Ты пришла разубедить меня, не так ли? – спросил Саймон, и я услышала скрытую агрессию в его голосе.

– Ты мне слишком дорог, – ответила я. – А то, что ты собираешься сделать, слишком опасно, и тебе это известно не хуже, чем мне.

– Когда-нибудь это нужно сделать. И кто должен пойти, если не руководитель проекта? Ты? Или Теана? А может, лучше пожертвовать уборщиком помещений – его не жалко?