Тим Волков - Генезис зла [litres]

– Поделитесь, может, тогда своей историей? – не унимался сталкер.

Вольфганг пыхнул трубкой, кивнул:

– А почему бы и не поделиться. Времени у нас много. Расскажу. Значит, отправили нас однажды в горячую точку, в одну маленькую страну. В дыру, одним словом, нас заслали, такую, что лучше и не знать. Жара, антисанитария, бардак управленческий, пьянь и воровство. Организовали мы кое-как госпиталь к северу от основных военных действий, начали работать. Ежедневно привозили нам до десяти пострадавших. Ничего страшного, в основном отравившиеся вояки, которые по незнанию рискнули пить сырую местную воду.

Но были и серьезно раненные в стычках и боях. Осколочные. Пулевые. Я делал операции, извлекал шрапнель, свинец, потом зашивал. Спал мало – и даже не из-за большого количества работы, а из-за мрачных мыслей. Они все время меня одолевали. Я никак не мог найти смысл всего этого. Вот зачем мы здесь? Зачем вся эта бойня? Зачем вот это все? Списать на молодость все переживания? Но многих врачей такие мысли тоже посещали, уже и не молодых. Ребята их в спирте топили. И надо сказать, весьма успешно. А я не мог. И маялся из-за этого.

И вот однажды у нас аврал случился. Наступление на фронте началось активное, и раненые поступали плотным потоком. Весь день операции, перевязки, устали все сильно, на ходу буквально засыпали. И вот, почти уже под самое утро, парнишку привозят. А у него все, что ниже пупка, взрывом мины оторвало, одни лохмотья висят. Как еще жив остался, уму непостижимо. Глядим на него и понимаем: парень-то не жилец. А главврач орет, приказывает помощь мальчишке оказать: мол, это мирный житель, и вроде как наши его случайно задели, надо спасать, чтоб международного скандала не было. А как спасать? Там в нем уже никакой крови нет, все внутренности повреждены, позвоночник перебит. Это живой труп. И никто из наших даже и не думает что-то делать – какой смысл? Подожди минут пять – он сам затихнет.

А парень дурниной орет, судороги у него, агония.

Что-то щелкнуло во мне тогда. Не смог я просто так стоять и смотреть, как он мучается. Достал пистолет – и прямо ему в висок выстрелил. А меня – под трибунал, едва в тюрьму не угодил. Списали быстро. Вот так вот.

В комнате воцарилось гнетущее молчание.

– Считаете, что убивать людей – это милосердие? – наконец спросила Вобла, холодно глядя на собеседника.

– Считаю, что да, – уверенно ответил Вольфганг. – Если этот человек смертельно ранен и страдает от невыносимой боли. Он обречен, так зачем же продлять его мучения?

– Это же убийство!

– Убийство, – вновь согласился старик. – Но я свою позицию по этому поводу высказал, хотите – принимайте, хотите – нет. Дело ваше.

Он встал, вытряхнул пепел из давно потухшей трубки, подошел к полке с книгами.

– Предлагаю сменить тему нашего разговора. Вам гораздо интереснее, как я полагаю, обсудить вопрос возвращения памяти. Не так ли?

Вобла и Малёк кивнули.

– А что такое память? – Вольфганг открыл книгу на середине, пролистал несколько страниц. – Память – это такой инструмент, который выполняет множество функций. Но основная, конечно же, – это охранная. Ведь мы запоминаем прошлый опыт и в дальнейшем уже руководствуемся им. Однажды обжегшись, мы уже не полезем рукой в огонь. Понимаете, о чем я?

Гости, стараясь подавить зевоту, вразнобой закивали головами.

– Доказано, что стресс влияет на работу веществ, ключевых в функционировании памяти, – продолжал тем временем старик, мерно расхаживая взад и вперед по комнате. – Всплеск эмоций влияет на выброс этих веществ в кровь, тем самым активизируя клетки головного мозга. Вот такая штука. У меня по этому поводу тоже есть определенные научные выкладки, но я расскажу о них чуть позже. Сейчас же, – Вольфганг взглянул на часы, – я вижу, что утомил вас своей болтовней. Самое время спать. Уже поздно. Я покажу вам ваши кровати. Отдохните. А завтра, со свежими силами, мы продолжим. Думаю, у нас все получится. Обязательно получится.

Ему снился горящий дом. Тритон жил в нем с Мартой и детьми, которых на самом деле они так и не успели завести. Во сне дети у них были. Двое. Кажется, мальчик и девочка. И они всей семьей находились там, внутри. Тритон бился в огненные стены, пытался проломить их, но не мог. Хотел спасти родных. Но стены не поддавались. И все вокруг было объято языками пламени. Полыхало желтым, красным, искрилось и жгло. Слишком горячо. Слишком жарко. Он начал колотить в дверь руками. Расплавленные цифры – номер дома – кипящей пластмассой капнули на кулаки. Что? Почему они висят внутри дома? Тритон оглянулся… и закричал – в бессилии, в боли, в гневе, в страхе. Он был снаружи. Не внутри, не с семьей. Снаружи. А они там, в горящем плену. И он не может попасть к ним. Откройте! Откройте эту чертову дверь! Откройте ее! Почему она закрыта?! ОТКРОЙТЕ ЖЕ ЭТУ ЧЁРТОВУ ГРЁБАНУЮ ДВЕРЬ! ВПУСТИТЕ МЕНЯ ВНУТРЬ! Я ДОЛЖЕН БЫТЬ С НИМИ! ОТКРОЙТЕ ДВЕРЬ!

Но дверь заперта.

– Ты видишь вот это пятно?

Наемник замялся. Своего нового командира он знал не так давно, но и этого времени, то есть две недели службы, хватило, чтобы понять – что-то не так. И ничего хорошего это не сулило.

– Ты видишь пятно? – повторил Ворон. Голос его был холоден, как сталь.

– Какое? Где? – пробубнил солдат. Ввязываться в перепалку у него не было никакого желания – за весь день он еще ни разу не отдохнул, патрулируя эти проклятые богом леса.

– Вот это отвратительное маленькое пятно на твоих штанах.

Наемник посмотрел вниз, на свои штаны, ковырнул ногтем небольшое бурое пятнышко на коленке.

– На кровь похоже.

– Разве я спросил тебя сейчас, на что оно похоже?

– Нет.

– Тогда какого черта ты мне это говоришь, придурок?!

– Я… – солдат совсем растерялся, сжал губы.

– Отвечай только на те вопросы, которые я тебе задаю! И убери с лица эту идиотскую гримасу! Ты похож на скунса.

Боец обреченно кивнул. В который раз уже он пожалел о том, что ввязался во все эти дела, соблазнившись большими деньгами и нанявшись на службу к Ворону. Из обещанного вознаграждения с завидным постоянством вычитались всевозможные штрафы за самые мелкие провинности. Да и саму работенку сложно было назвать легкой. В последние дни и вовсе все как с цепи сорвались, выискивая неведомо кого по всем деревням и лесам.

– Ты видишь это пятно? – в третий раз спросил Ворон, уже окончательно теряя контроль над собой.

– Вижу, – сухо ответил солдат, скрестив руки на груди.

«Сдалось ему это пятно?»

Те, кто чуть больше знал Ворона, говорили, что он иногда, бывало, выходил из себя, превращаясь в свирепого быка. В такие моменты лучше было не попадаться ему под горячую руку. Видимо, сегодня такое «счастье» выпало именно этому бойцу. Все утро командир ходил серый как туча, молчаливый. А провал операции в штольне окончательно испортил и без того паршивое настроение Ворона.