Роберт Хайнлайн - Звездный десант

— Я уже думал об этом, мать, — медленно проговорил Крауза. — Баслим просил, чтобы мы позаботились о мальчике до тех пор, пока не представится возможность передать его какому-нибудь военному кораблю Гегемонии. Долго ли придется ждать? Год, два года? Тут возникают проблемы. Правда, у нас есть прецедент — та самая женщина-фраки. Семья приняла ее, не без ропота, конечно, но теперь все привыкли к ней и даже рады ее присутствию. Если бы мать вмешалась в судьбу мальчика таким же образом…

— Чепуха!

— Но, мать моя, мы должны это сделать. Долги надо…

— Тихо!

Крауза умолк.

Женщина заговорила слабым голосом:

— Или ты не расслышал, какое бремя взвалил на тебя Баслим? «Помочь ему и воспитать его так же, как это делал я». Кем был Баслим этому фраки?

— Он называл его приемным сыном. Я думал…

— Ничего ты не думал! Если тебе придется заменить Баслима, то кем ты становишься? Разве можно понять его слова, его просьбу как-то иначе?

Капитан встревожился. Старуха продолжала:

— «Сизу» всегда платит долги сполна. Мы не допускаем обмера и обвеса. Этот фраки должен быть усыновлен… тобой.

Лицо Краузы было непроницаемо. Вторая женщина, до сих пор молча занимавшаяся рукоделием, уронила поднос.

Капитан проговорил:

— Но, мать моя, что решит Семья…

— Семья — это я! — Старуха быстро обернулась ко второй женщине: — Жена старшего сына! Пусть все остальные дочери немедленно придут ко мне!

— Слушаюсь, мать моего мужа. — Она поклонилась и вышла.

Старший офицер мрачно посмотрела поверх голов Краузы и Торби, а затем едва не улыбнулась.

— Это не беда, старший сын. Как ты думаешь, что произойдет на следующей Встрече Людей?

— Нас будут благодарить.

— «Спасибо» в трюм не погрузишь, — она облизнула тонкие губы. — Люди будут в долгу перед «Сизу»… и в статусе кораблей произойдут кое-какие изменения. Мы не прогадаем.

Крауза слабо улыбнулся.

— Вы всегда были хитрой лисой, мать.

— «Сизу» повезло, что им командую я. Возьми мальчишку и подготовь его. Не будем тянуть с этим делом.

У Торби было две возможности: или спокойно позволить усыновить себя, или возмутиться, но все равно быть усыновленным. Он выбрал первый вариант, разумно решив, что противиться воле старшего офицера бесполезно и небезопасно. К тому же, хотя он и чувствовал себя неуютно, вступая в новую семью сразу после смерти папы, он не мог не сознавать, что это пойдет ему на пользу. Будучи фраки, он занимал самую низшую ступень на общественной лестнице. С ним могли сравниться разве что рабы.

И, что было гораздо важнее, отец велел ему делать все, что прикажет капитан Крауза.

Усыновление состоялось в тот же день в кают-компании во время ужина. Церемония велась на «секретном» языке, посему Торби мало что извлекал для себя из происходящего и еще меньше — из произносимых слов, однако капитан заблаговременно объяснил, что ему надлежит делать. В салоне собрался весь экипаж «Сизу», за исключением вахтенных. Даже доктор Мейдер получила приглашение. В церемонии она не участвовала, зато внимательно слушала и глядела в оба.

Когда внесли старшего офицера, все встали. Она заняла место во главе офицерского стола, где за ней тут же принялась ухаживать невестка, жена капитана. Устроившись поудобнее, старший офицер сделала знак, и все уселись, причем капитан занял место по ее правую руку. Дежурившие нынче девушки принесли чаши с постной похлебкой. Никто к ней даже не притронулся. Старший офицер ударила ложкой по своей чашке и сказала речь, краткую и выразительную.

Затем наступила очередь ее сына. Торби с удивлением услышал часть переданного им послания: он сумел уловить последовательность звуков.

Капитану ответил старший инженер, мужчина, выглядевший старше Краузы, а затем взяли слово еще несколько мужчин и женщин. Старший офицер задала вопрос, и экипаж хором произнес единодушный ответ. Ей не пришлось спрашивать, голосует ли кто-нибудь против.

Капитан обратился к Торби на интерлингве. Мальчик одиноко сидел на стуле и чувствовал себя не очень уютно, особенно потому, что те немногие, которые удостаивали его взглядом, выглядели не так уж дружелюбно.

— Подойди сюда!

Торби поднял глаза и увидел, что на него смотрят капитан и его мать. Женщина выглядела чуть раздраженной, хотя, вполне возможно, ей вообще была свойственна такая мина. Мальчик торопливо вскочил.

Она опустила ложку в миску и слегка прикоснулась к ней языком. Борясь с ощущением, что делает нечто ужасное, но повинуясь приказу капитана, Торби осторожно зачерпнул из ее миски и сделал глоток. Женщина потянулась к нему и, пригнув вниз его голову, ткнулась сухими губами в обе его щеки. Он вернул ей эту символическую ласку, чувствуя, как его кожа покрывается пупырышками.

Затем Крауза взял бурды из миски Торби, а тот, в свою очередь, — из капитанской. Крауза взял нож и, зажав острие между большим и указательным пальцами, прошептал на интерлингве:

— Смотри не заори.

И уколол плечо Торби.

Мальчик с презрением подумал, что Баслим научил его переносить куда более сильную боль. Кровь ударила струей. Крауза вывел Торби на середину зала, где все могли его видеть, что-то громко воскликнул и опустил руку мальчика так, чтобы кровь стекала на палубу, где вскоре скопилась небольшая лужица. Капитан наступил на нее, растер кровь ботинком, опять издал какой-то клич, вызвав оживленную реакцию присутствующих, и вновь обратился к Торби на интерлингве:

— Твоя кровь — в нашей стали, наша сталь — в твоей крови!

Ощутив себя частицей корабля, Торби почувствовал прилив гордости.

Жена капитана заклеила порез пластырем. Затем Торби обменялся едой и поцелуем с ней, а потом и со всеми присутствующими. Он обошел все столы, всех своих новообретенных братьев, сестер, кузин и тетушек. Вместо поцелуев мужчины жали ему руку и крест-накрест хлопали по плечам. Подойдя к столу, за которым сидели незамужние девушки, он заколебался, но те не стали его целовать: хихикая, повизгивая и краснея, они торопливо прикасались к его лбу кончиками пальцев.

За его спиной дневальные убирали со столов миски с кашей, которая оказалась чисто ритуальным блюдом, символизирующим скудость рациона, которым пришлось бы при необходимости довольствоваться в космосе, и заменяли бурду изысканными яствами. Торби пришлось бы нахлебаться бурды по самые уши, если бы он вовремя не сообразил, что нужно не есть ее, а только облизывать ложку. Однако усевшись как полноправный член Семьи за стол холостяков, он уже не ощущал тяги к лакомствам, поданным в его честь. Приобретение более восьмидесяти новых родственников оказалось нелегким делом. Торби устал, нервничал и вовсе не чувствовал голода.