Роберт Хайнлайн - «Магия, инкорпорейтед». Дорога Доблести

— Цап… цап, — пробурчал я.

Обнажил меч и вручил его — рукоятью вперед, готовый тут же отнять, если он станет угрозой для чьего-нибудь глаза или если девушка захочет уронить его себе на ноги.

Она приняла меч осторожно, глаза и рот широко распахнулись, она взяла его за гарду, а не за рукоять. Пришлось показать ей. Кисть ее была слишком мала (ладони и ступни у нее были под стать талии — удивительно тонкие).

Она увидела девиз:

— Значение?

«Dum vivimus, vivamus» плохо переводится, и не потому, что они не могут схватить смысл, а потому, что это для них все равно что для рыбы — вода: ну а как же можно жить иначе? Однако я попытался.

— Цап-цап жизнь. Есть. Пить. Смех.

Она задумчиво кивнула, затем ткнула клинком в воздух. Кисть согнута, локоть торчит. Этого вынести я не мог, отобрал у нее меч, встал в позицию «секунда», сделал глубокий выпад в верхнюю часть тела, отступил, подняв клинок, — движение столь изящное, что даже большие волосатые мужчины выглядят при этом неплохо. Вот почему балерин учат фехтованию.

Отсалютовал и отдал ей меч обратно, потом показал, в каком положении должны находиться кисть и локоть правой руки, а где левая рука, — вот почему балерин обучают за полцены: учить их весьма приятно. Она сделала выпад, чуть не проткнув правый окорок какого-то гостя.

Я снова отобрал меч, вытер клинок и бросил его в ножны. Вокруг нас собралась порядочная толпа. Я взял с буфета мой сэндвич, но она со мной еще не покончила:

— Сама прыг меч?

Я подавился. Если она понимает смысл сказанного, то, значит, мне только что сделали предложение, самое вежливое по форме из всех полученных мною на Центре. Обычно это делается гораздо проще. Но ведь не могла же Стар распространяться о деталях нашей брачной церемонии? Тогда — Руфо? Я ему не говорил, но Стар могла.

Я не ответил, и она высказалась еще яснее, нисколько не понижая голоса:

— Сама недевственница немать небеременная фертильная.

Я ответил так вежливо, как позволяет этот язык — а он сильно хромает в этом отношении, — что я уже ангажирован. Она тут же сменила тему и глянула на дагвудовский сэндвич:

— Кусь цап вкус?

Это было другое дело — я отдал ей сэндвич. Она откусила приличный кусок, пожевала в раздумье и осталась очень довольна:

— Ксено. Примитив. Крепко. Много диссонанс. Искусство.

И уплыла прочь, оставив меня в растерянности.

Минут через десять тот же самый вопрос снова встал передо мной. Я получил больше предложений, чем на любом другом вечере на Центре, и уверен, что главной причиной этого ажиотажа был меч. Честно говоря, предложения мне делали на каждой вечеринке и на каждом балу — ведь я был консорт Ее Мудрости. Даже будь я орангутаном, предложения поступали бы все равно. Некоторые «шерстистые» на вид мало отличались от орангутанов, и никого это не смущало. Я мог бы пахнуть как обезьяна и вести себя хуже. Истина была в том, что многих дам волновал вопрос, что же такое заполучила императрица в свою постель, а тот факт, что я дикарь, в лучшем случае варвар, усугублял их любопытство. Никаких табу на выяснение этого вопроса, естественно, не существовало, так что пытались многие.

Но у нас все еще продолжался медовый месяц. Кроме того, прими я все эти предложения, от меня бы ничего не осталось. Выслушивать их было в общем приятно, особенно когда я смирился с тем, что они звучали примерно как «Вам содовой или имбирного лимонада?». Самооценка мужчины повышается, когда ему предлагают.

Вечером, раздеваясь, я спросил:

— Хорошо повеселилась, лапочка?

Стар зевнула и засмеялась:

— Безусловно. Но и ты тоже, мой доблестный бойскаут. Почему ты не отвел эту кошечку домой?

— Какую кошечку?

— Будто ты не знаешь какую! Ту самую, которую обучал фехтованию!

— Мяу-у!

— Нет-нет, милый. Ты просто должен послать за ней. Я слышала, как она назвала свою специальность, и знаю, что существует строгое соответствие между умением хорошо готовить и…

— Женщина, а не слишком ли много ты болтаешь?

Она перешла с английского на невианский:

— Да, милорд муж. Больше с моих истомившихся по любви губ не сорвется ни единого звука, который был бы тебе не желанен.

— Миледи возлюбленная жена… Стихийный дух Поющих Вод…

Невианский язык куда удобнее жаргона, который употребляют на Центре.

Центр — приятнейшее местечко, и консорт Ее Мудрости тут может кататься как сыр в масле. Как-то после нашего первого визита в рыбачью хижину Стар я намекнул, что было бы славно как-нибудь вновь половить форель в том чудесном ручье у Врат в Невии. Как жаль, что он не на Центре!

— Хочешь, он будет здесь?

— Стар, ты что — можешь его перенести? Я знаю, что некоторые Врата открыты для коммерческих нужд и через них идут грузы, но если даже так…

— Нет, нет. Это другое, но ничуть не хуже. Дай-ка подумать. Нужен день, чтобы сделать стереоснимки, произвести замеры, взять пробы воздуха, воды и так далее. А пока… За этой стеной ничего ценного нет — так, электростанция и все такое… Скажем, тут будет дверь, а в сотне ярдов отсюда — то место, где мы жарили рыбу. Все будет готово за неделю, или архитектору придется освободить свой пост. Годится?

— Стар, это же невозможно!

— Почему, родной?

— Разрушить целый дом для того, чтобы дать мне ручей с форелью? Фантастика!

— Да нет же, уверяю тебя.

— Нет, фантастика! И тем не менее, солнышко, я предлагал тебе не ручей сюда переносить, а самим отправиться туда. В отпуск.

Она вздохнула:

— Ах, как я хотела бы уехать в отпуск!

— У тебя сегодня был сеанс импринтинга? Голос звучит иначе.

— Оскар, это временно.

— Стар, ты проводишь сеансы слишком часто. Ты истощаешь себя.

— Возможно. Но в этом деле только я могу быть судьей, ты же знаешь.

— Я не знаю! Ты можешь быть судьей всего треклятого мироздания, но я твой муж, и мне виднее, когда ты выматываешь себя работой…

— Любимый мой!

И таких инцидентов было немало.

Я не ревновал ее. Этот призрак моего дикарского прошлого был похоронен еще на Невии, и меня он больше не посещал.

Да и Центр — не то место, где этот призрак может разгуляться. Здесь столько же брачных обычаев, сколько культур, — тысячи. Они нейтрализуют друг друга. Некоторые гуманоиды моногамны по инстинкту — ну как лебеди, что ли. И это трудно считать «добродетелью». Как смелость есть преодоление страха, так добродетель есть правильное поведение перед лицом искушения. Если нет соблазна, нет и добродетели. А у этих несгибаемых моногамников искушения просто не бывает. Если кто-нибудь по неведению делал нескромное предложение какой-нибудь из этих целомудренных дам, он не рисковал получить пощечину, ни тем более удар кинжалом. Она просто отвергала его и продолжала беседу. И если бы ее муж подслушал разговор между ними, беды бы тоже не случилось. У инстинктивно моногамной расы не может быть ревности. Я, впрочем, сам этого не проверял. Мне — по виду и запаху — они казались похожими на прокисшее хлебное тесто. Где нет соблазна — нет добродетели.