Кирилл Клеванский - Сердце Дракона. Том 9 [СИ]

Хаджар, вспоминая свой первый полет в Ласкан, все никак не мог взять в толк – настолько масштабной будет война с Ласканом. Граница между Империями была воистину огромна. Почти как весь горизонт. И войск, что с одной, что с другой стороны, было не счесть.

Как возможно руководить такой численностью? Как можно организовать сражение, как под твоими штандартами стоит почти миллиард воинов. И этот миллиард вовсе не вся, объединенная, мощь страны, а лишь одна из армий?

Видимо в Хаджаре, несмотря на приближающийся четвертый десяток, все еще были крепки мерки далекой Земли.

Да что там – в том же Лидусе такие числа были невозможны и казались отрывками из древних эпосов. Сейчас же Хаджар и сам понимал, что до момента, как и ему придется встать под штандарты Дарнаса, осталось не так и много.

Война…

В мыслях и воспоминаниях о войнах варварских королевств Лидуса, Балиума и прочих, Хаджар провел еще полтора дня.

Когда же в следующий раз Терасела покинула помещение, Хаджар решил, что если еще хоть несколько часов проведет в лазарете, то сойдет с ума.

Опираясь на прикроватный столик, он поднялся на ноги. Рядом, за ширмой, как он знал, имелось ростовое зеркало. Подойдя к нему, Хаджар заглянул внутрь.

Что же – в его внешности мало что изменилось. Разве что добавилось несколько шрамов от ледяных цветков и длинная полоса – свидетельство недовольство Его Императорского Величества.

Свои вещи Хаджар обнаружил там же за ширмой. Камзол, как и предвидел Хаджар, пришел в полную негодность. Благо ателье госпожи Брами давало полную гарантию бесплатной починки любых изготовленных ею нарядов.

Все же, понимали, в чьи именно руки отдают столь дорогие одежды. Не простым домоседам, а, как никак, адептам с не только огромным состоянием, но и весомой мощью.

Убрав одежды в пространственное кольцо, Хаджар накинул на плечи родные, не одно десятилетие ношенные, заштопанные, но такие удобные и привычные, простые одежды.

На ноги, вместо сверкающих лаком ботфорт, надел лапти, обмотанные, по самое колено, тряпками и перетянутые кожаные шнурками.

Пояс Хаджару заменяла алая веревка, завязанные красивым узлом. Подвесив на неё горлянку с простой водой, Хаджар направился к дверям.

Он все ещё немного прихрамывал, а стяжки, оставленные эльфийской целительной на его энергетическом теле, слегка мерцали.

– Анализ, – отдал мысленный приказ Хаджар.

В последнее время (а именно – последние два года) он старался почаще обращаться к нейросети. Просто затем, чтобы привыкнуть к её наличию.

Хаджар строил на вычислительный чип далекоидущие планы, которые не собирался разрушать тем, что ни демона не смыслил в подобных технологиях.

Он был музыкантом, а не “геймером” или “техно-гиком”, чтобы эти слова под собой не значили.

[Обрабатываю запрос… Запрос обработан. Состояние носителя находится в 80%ах от максимального потенциала]

В принципе, Хаджар примерно так себя и ощущал. Но иметь перед глазами прямое подтверждение было не так уж и плохо.

Толкнув плечом входные створки, Хаджар вышел в коридор. И тут же, не успев и глазом моргнуть, уставился на три обнаженных меча, два топора и одно копье.

Рассвет в горах. Кто не видел рассвета в горах, тот не видел настоящего солнца. Не того, от которого усталый фермер прячется под навесом, или того, под которым, в знойный день, изнывает спешащий по своим делам городский житель.

А настоящего.

Которому сотни тысяч лет поклонялись первые люди. Которое рисовали на скалах в первых пещерах. Которому молились каждое утро и, подставляя лицо живительным лучам, радовались, что смогли пережить очередную ночь.

Хаджар, залитый своей и чужой кровью, покрытый ранами от когтей, клюва и стальных перьев, с ожогами от стальных молний и с глубокими порезами от такого же, стального, ветра, сидел на алом плато.

Он смотрел на то, как поднималось на горным хребтом солнце.

Под там, где-то среди поломанных, деревьев, в буреломе, лежал труп Стальной Птицы. Первобытного Зверя.

Хаджар тяжело дышал. С каждым выдохом из его рта толками била кровь, а вдохи звучали глухо и хрипло, как булькающий, закипающий суп под тяжелой крышкой.

Стальная Птица явно успела пробить легкое. Боль была дикой, Хаджар чувствовал, как халебывается в собственной крови, но его почему-то это мало заботило.

Он смотрел на то, как поднимается солнце. Как его первые, самые теплые, дарящие согревающие радость лучи, пронзают облака.

Они касались его лица. Бережно, нежно, заботливо.

Будто и не было всего того горя, что принес на своем плаще Безумный Генерал. Будто не было сожженных городов и деревень, будто не было матерей, сыновей не дождавшихся.

Затем, над горизонтом, отсекая все еще не сдающуюся тьму вдруг выстрелила розовая лента. Она коснулась горных пиков. Суровых, покрытых вечными снегами великанов.

Как ладонь она пролетела над ними, сгоняя остатки ночной мглы. И с делала она это так ласково, как матушка, встречающая маленького, чумазого сына, вернувшего с победой из дворовой потасовки.

И горы дрогнули. Они отряхнулись от спячки, пошатнули камнями и потянулись к солнцу.

Облака, спускавшиеся по ним, окрасились в алый и золотой. Из мертвенного бледного савана они превратились в уютные шарфы широких корон величественных, но таких близких гор.

А лес у подножия. Стоило только лучам солнца, будто золотому одеялу, упасть не верхушки крон, ка лес ожил. Он скинул с себя оковы тьмы и, окрашиваясь в зеленый, потянулся к свету.

Запели птицы.

Вода, журчащая в ручьях, гремящая в водопадах и тихонько шепчущая в озерах, вдруг заблестела всеми цветами радуги. Гребешки на волнах россыпью драгоценных камней поднялись в воздух.

А сам воздух… ветер, до этого чужой и холодный, потеплел и разомлел под ласками солнца.

Он обдувал израненное тело Хаджара. Жался к нему роднее, чем все те, кто когда-то грел Хаджара.

Солнце одинаково светило на всех. Оно одинаково дарило тепло и грешникам и святым. Бесстрастное и неподсудное, в своих вездесущих теплоте и милосердии.

Не удивительно, что на Земле из солнца сделали бога. Как тысячи лет назад солнце рисовали н стенах пещер и молились ему, так и на излете двадцать первого века, когда оборвалась его жизнь – жизнь калеки, они рисовали очеловеченные солнце на иконах и продолжали ему молиться.

По щекам Хаджара падали крупные слезы.

Сколько лет, сколько километров, сколько жизней, сколько сражений прошло с тех пор, как Хаджар последний раз ронял слезы.

Горькие, они были удивительно теплыми. Согретыми лучами солнца. Единственного, кто пытался утешить Хаджара на его смертном одре.

Сказать – “все хорошо, все будет хорошо”.