Виктор Бурцев - Пленных не брать!

...Воскобойников шел к доту, спокойно, неторопливо, с ленивой аккуратностью опуская ноги в снег и столь же аккуратно вытаскивая их. Полушубок он вывернул наизнанку, шапку вовсе оставил, взятый у Каримова автомат закинул за спину, а сам невозмутимо дымил взятой у мертвого финна трубкой.

Понятно, что рисковать подобным образом полковой комиссар не мог, не имел права. Но после того как он чудом выбрался из давешней каши, можно было и рискнуть.

Из дота вышел финский солдат, маленький, сутулый, и с удивлением уставился на незнакомца. Постоял, что-то крикнул. Воскобойников вынул изо рта дымящуюся трубку и приветственно помахал ему. Финн, казалось, удовлетворился этим и принялся озираться вокруг – не идет ли еще кто.

Воскобойников всё так же медленно шел вперед, зная, что из-под елей за ним наблюдают готовые открыть огонь спутники. Но если придется стрелять – значит, финны спрячутся в доте, а тогда поди открой эту консервную банку... А если еще и подкрепление на выстрелы набежит, и подавно невесть что придется делать.

Поэтому Воскобойников продолжал идти. Остановился, с озабоченным видом попыхал трубкой, которая и в самом деле приугасла... Табак у финна-покойничка, кстати, оказался шибко крепок.

– Ну что ж он... – прошептал политрук.

– Умный товарищ командир, – убежденно сказал Каримов. – Правильно делает.

Торчавший возле входа в дот финн уже устал от зрелища бредущего по колено в снегу охотника – именно за него он принял Воскобойникова и ожидал, что тот идет попросить или табаку, или сахару, или просто поинтересоваться, что творится. В здешних местах водились такие лесовики, что могли и не знать о войне, вот и взволновался небось, когда артиллерию-то заслышал.

Когда Воскобойников подошел совсем близко, шагов на пять, что-то насторожило финского солдата. То ли нетипичное для местных лицо, еще совсем недавно гладко выбритое, то ли аккуратная стрижка, то ли... Черт его ведает, что насторожило финна, только он сделал шаг к входу, к бронированной двери, и открыл рот, потому Воскобойникову ничего не осталось, как стрелять.

Правую руку с «браунингом» он держал в кармане и выстрелил прямо сквозь полушубок. Финн еще заваливался на спину, а Воскобойников уже метнулся к дверному проему, который не должен был закрыться. Комиссар не мог допустить, чтобы дот задраили изнутри.

Кто-то суматошно заорал внутри, но Воскобойников пару раз выстрелил во тьму. От леса бежали красноармейцы во главе с политруком, но Воскобойников не стал их дожидаться – вбежал в душный полумрак, наугад выстрелил еще раз.

Если бы это был огромный «миллионер», они попросту заблудились бы в лабиринтах комнат и переходов. Собственно, в «миллионере» сидело бы до полусотни человек, драться с которыми означало непременно погибнуть. Но этот дот был маленький, простой – жилое помещение с двухъярусными нарами (выстрел, выстрел, прямо по сонным кулям на них), бронеколпак со шведским «бофорсом», рация (выстрел, человек в наушниках падает, удар ногой по мигающему огоньками металлическому ящику), тарахтящий бензиновый движок, тень в углу (выстрел! снова выстрел!).

Короткая очередь из «суоми» отшвырнула к стене совсем молодого финна, потянувшегося к стойке с винтовками.

Всё кончилось неожиданно быстро, в воздухе пахло пороховой гарью, в ушах позванивало – всё же вредно палить под железобетонным потолком, среди таких же стен, как в коробке, звуки резонируют...

– Не успел помощь позвать, – хмыкнул политрук, кивая на убитого радиста. Руки его заметно подрагивали.

– Сколько их? – сипло спросил Воскобойников. После рывка, на который организм, казалось, истратил все свои силы, и у него ноги противно дрожали, под одеждой выступила липкая испарина. Он не стал жеманничать и сел на табурет возле рации. Еще завалиться тут не хватало... Или наблевать – тошнило, к горлу подкатывал тяжелый липкий ком.

– Трое спали, один на улице, радист, еще один вот он... Шестеро?

– Маловато.

– Может, неполный состав или пошли куда-то, – предположил Чибисов.

– Вы дверь прикройте там, – сказал Воскобойников. Направление тут в самом деле второстепенное, может, и в самом деле состав был неполный. Но мало ли...

Задраив вход, они сложили мертвых финнов к стене – не стоило выволакивать их наружу, даже того, что Воскобойников убил у входа, затащили внутрь. И тут обнаружился еще один обитатель дота. Он вышел на свет божий сам, подняв руки. Мужичок лет сорока, с заметным брюшком, с трясущимися от страха отвислыми щеками, седоватый...

– Не стреляйте, господа русские, – взмолился он. На чистом русском языке, практически без акцента.

– Опа! – сказал политрук. – Это еще кто?

– Опа... Куриная жопа! Саданул бы он сейчас нам в спину из автомата, было бы тебе «кто».

Воскобойников злобно сплюнул – в самом деле, то, что финн так перепугался, было счастливой случайностью, мог бы и погеройствовать. И полегли бы все, как куропатки, а финну медаль бы дали.

– Я лежал наверху, на нарах, – сказал финн опять же по-русски, прищелкивая от ужаса зубами, приседая. – Не убивайте меня, пожалуйста!

– Откуда русский знаешь? – спросил Воскобойников беззлобно.

– В Финляндии много кто знает русский. Я долго жил в Санкт... в Ленинграде, еще маленький. В Петрозаводске потом жил.

– Садись, маленький. Это всё? Больше никого нет? – Воскобойников указал на мертвецов у стены.

Финн покосился туда, передернулся.

– Нет, господин офицер. Двое ушли в деревню.

– А ты кто? Как звать?

– Юкки Керьялайнен, господин офицер. Я резервист, господин офицер. Меня совсем недавно призвали, я на хуторе жил, у меня свой хутор... маленький совсем. Я не помещик, не имел работников! Всё сам, всё сам!

– Местный?

– Нет, господин офицер, из-под Ювяскюля.

– Говоришь, батраков держишь?

– Батраков? О, я понял, господин офицер! Я не капиталист, я работал сам – жена, дети, брат... Никаких работников, нет батраков! Я не хочу воевать.

– А что же ты тут делал?

– Топил печку, – с невесть откуда появившимся достоинством сказал Керьялайнен. – Готовил кушать. Рубил дрова для печки, носил воду...

– А кто старший?

– Вот, вянрикки Мякеля.

Керьялайнен показал пальцем на молодого, которого убил Каримов, когда тот тянулся к винтовке. Только сейчас Воскобойников заметил на ремне убитого кобуру, потянулся, расстегнул ремень, снял его с трупа и положил на низенький дощатый стол.

– Не надо меня убивать, – сказал Керьялайнен. Он вроде бы уже не боялся, видать, сообразил, что, если бы русским надобно было его убить, давно бы убили.

– Руки ему свяжите, пусть посидит пока, поговорим, после решим, что с ним делать, – сказал красноармейцам Воскобойников.

Те поискали, чем связать, потом разодрали простыню, управились. Керьялайнен сел прямо на бетонный пол у печурки.