Дмитрий Силлов - Закон якудзы [litres]

Я понимал – смерть неизбежна. Скорая и мучительная. Но я был бы не я, если б не продолжал бороться до конца.

Любой человек, работавший на секретном объекте, опасном для здоровья, во времена СССР обязан был иметь с собой аптечку. А уж сотрудник КГБ – тем более. Поэтому, как только японец исчез в своем портале, я ринулся к трупу, перевернул его и рванул клапан оттопыренного нагрудного кармана, оторвав пуговицу.

Я не ошибся в своих предположениях. В кармане лежала АИ-4, ярко-оранжевая индивидуальная аптечка, самый простейший набор первой помощи в чернобыльской Зоне отчуждения.

Но выбирать не приходилось.

Трудно со связанными руками оказывать себе первую помощь, но мне не привыкать. Открыв аптечку, я вылущил пальцами из гнезда шприц-тюбик с красным колпачком, который сорвал зубами, после чего вогнал иглу в бедро прямо через штанину. Если я правильно помнил состав этой аптечки, в шприце должно было содержаться средство, применяемое при отравлении фосфорорганическими соединениями, к числу которых относится циклозарин. Выдавив тюбик, я выдернул иглу из ноги, после чего принялся выковыривать из аптечки красно-белую капсулу с резервным антидотом, так же применяемым при отравлении фосфорорганическими веществами.

Выковырять я ее выковырял и даже открыл, но удержать не смог. Несмотря на введенное содержимое шприц-тюбика, мир уже плыл перед глазами, и руки тряслись изрядно. Но я не стал пытаться подобрать связанными руками крошечный контейнер, а ринулся к лежавшему на полу автоматчику, у которого на поясе висел нож в черных ножнах. Выдернуть его из которых заняло одну секунду: массивная рукоять – это не маленькая пластиковая фиговинка, тут и со связанными руками справиться можно. Главное, чтоб лезвие тупым не оказалось от постоянного вскрывания им консервных банок.

Не оказалось. Отрубившийся хозяин ножа был молодцом, лезвие оказалось острым как бритва. Поэтому еще через десять секунд мои запястья были свободны, благо навык разрезания ножом связанных рук я периодически тренировал, что сейчас и пригодилось.

Подобрав оброненный контейнер, я вытащил из него ватку-пыж и вытряхнул в рот две таблетки. Всё. Теперь следовало бы понять, зачем я это сделал: от той дозы отравляющего газа, что сочился из-под двери, антидоты не спасут. Думаю, минут пять мне осталось. Может, семь, не больше. И что? Подыхать в этом кабинете как крыса, которую травят ядом? Ну уж нет. Пока я жив и ноги меня еще держат, буду бороться. До конца.

Сдернув с пояса раненого быстросъемные ножны, я всунул в них трофейный нож, который пристегнул к поясу. Ну не могу я без ножа, хоть убейте меня на месте. Когда нет его под рукой, я словно без штанов на званом обеде. И после того, как сломалась моя «Бритва», на душе у меня кошки скребли, словно с любимой девушкой расстался. Так что пусть этот острый и на первый взгляд годный нож у меня побудет. «Бритву» он мне, конечно, не заменит, но если у мужика есть хоть какой-то нож, это всяко лучше, когда он вообще без ножа.

Я подобрал автомат, проверил магазин. Понятное дело, что там, за дверью, перегородив коридор, с двух сторон стоят штурмовики, облаченные в общевойсковые защитные комплекты, с противогазами на лицах и автоматическим оружием в руках. Может, даже ради такого дела и пару пулеметов поставили так, чтоб и друг друга рикошетами не посечь, и цель отработать на сто процентов. Ну, что ж. Я, конечно, всё понимаю. Но если они начнут стрелять в меня, я буду стрелять в ответ. По ногам. Для того, чтобы прорваться сквозь строй бойцов, не обязательно их убивать. Достаточно серьезно ранить.

Про себя я усмехнулся своим мыслям. Как только я выбью дверь и выскочу в коридор, то немедленно попаду под перекрестный огонь с двух сторон и вряд ли успею выстрелить. Тем не менее такая смерть гораздо вкуснее вот этой, с привкусом гнилого персика.

Ну, поехали!

И я ринулся к двери…

В тумане колыхались огоньки, похожие на ленивых светляков. Их было много. Тысячи. Десятки тысяч. Тех, кто, отгорев своё, обязательно потухнут и станут законной добычей страны Токоё, которая умеет ждать. Человеческая жизнь коротка, а у мира мертвых много времени. Целая вечность.

Блеск далеких коконов казался миражом, плавающим где-то за туманом. Гораздо явственнее были те коконы, что плавали в самом тумане. Серые. Мрачные.

Мертвые…

И в то же время – живые. Со временем они станут менее подвижными, потом остановятся совсем, зависнув на месте серым, расплывшимся столбом серой взвеси, которая постепенно превратится в этот самый туман, расстилающийся далеко, насколько хватал взгляд.

Раньше Виктору не доводилось столь далеко заходить в страну Токоё. Для перехода на несколько десятков метров в Башне Испытания хватило лишь входа – и почти мгновенного выхода. Сейчас же он понимал: ему нужно пробиться сразу сквозь две составляющие: пространство и время, причем выйти именно к той точке, которую он наметил.

Неимоверную сложность задачи он осознал не сразу. Но постепенно до Виктора дошло, на что он решился. Потому, что серые коконы сразу же потянулись к нему. Мертвым нужна энергия. Особенно тем, кто умер недавно и еще не до конца осознал, куда он попал.

Савельев даже растерялся поначалу, увидев, как мертвые ками потянули из него золотые нити, каждый в свою сторону. В этом мире он тоже был коконом, только светящимся как те, за туманом. И что делать, когда серые тени, словно вампиры из старой легенды, начинают высасывать из тебя жизнь?

Но тут Виктор понял: он пришел сюда не один.

Откуда-то сзади вышли они.

Двое.

Похожие не на коконы, а на резко очерченные линии – одна светящаяся ярким черным светом, вторая – черно-красным. Савельев и не знал, что такое возможно, черное не умеет светиться. В его мире. Мире живых. Здесь же – умеет. И не только светиться.

Линии обогнули Виктора с двух сторон, и серые тени отпрянули в стороны, обрывая золотые нити. Эти двое принадлежали миру страны Токоё больше, чем мертвые ками . И силы у них было неизмеримо больше. Они сами состояли из множества душ, которые отняли у живых и забрали себе, не пустив их в этот серый мир, поглотив, сделав частью себя – и тем умножив свою без того немалую мощь. Даже Виктор почувствовал страх мертвых ками: даже неживое хочет жить, как бы странно это ни звучало.

Больше никто не тянул из него жизненную энергию. И тогда он, сосредоточившись, вырастил из себя намерение .

Сначала оно было тонкое, словно одна из нитей, оборванных его мечами, но быстро обрело объем и яркость. Словно золотой луч вырос из сверкающего жизнью кокона, пронзив серый туман далеко, до самой его границы, за которой роились плохо видимые отсюда светляки.