Олег Грач - Метро 2033: Парад-алле [litres]

Действительно, мой старик носился вокруг меня по платформе, восторженно повизгивая. Я пораженно уставился на пса. Это не мог быть другой мутант того же вида, потому что на приручение у меня ушло несколько месяцев. И не мог быть Бродяга. Но это был он. Я слишком хорошо знал этот радостный повизгивающий вой, это мельтешащее движение лап и это ощущение на ладонях. И вот он, мой лучший друг, скакал рядом со мной, подвывал и вилял голым розовым хвостом. Я обернулся на Туза. Видимо, выражение моего лица говорило само за себя. Он только улыбнулся и кивнул в сторону. Я проследил за его взглядом и увидел, что по платформе, лавируя между прохожими, жилыми палатками и лотками торговцев, ловко пробирается Вера на инвалидной коляске.

– Какого?..

Я огляделся по сторонам. «Проспект» выглядел так, словно не было налета Братьев Полуночи и десятков трупов. Как будто это мой счастливый сон. Я положил руку на колонну. Холодная и гладкая. Снов с такими реальными ощущениями у меня никогда не было. Бродяга и Вера тоже, казалось, были реальнее некуда.

– Какого черта тут творится?! – я подошел к Тузу почти вплотную и только сейчас обратил внимание, что он выше меня на голову.

– Понимаешь, Эдуард, ты сейчас, можно сказать, находишься… как бы это выразиться? В другом мире, что ли. И он настолько же реален, как и тот, к которому ты привык.

У меня вырвался нервный смешок.

– Так не бывает.

– Бывает-бывает. Давай я не буду объяснять тебе, как работает человеческий мозг и что такое реальность, – мой взгляд, кажется, был слишком тяжелым, и Туз вздохнул и сдался. – Ну хорошо. Все, что ты видишь, слышишь и вообще воспринимаешь здесь и там – это всего лишь электрические импульсы у тебя в мозгу. Сейчас они вызываются у тебя некоторым полем, ну, вроде магнитного, которое создаю я и мои… эм… коллеги. Технически в плане степени реальности нет никакой разницы. Прогуляемся?

Туз расправил одно крыло и изобразил им неловкий широкий жест. На долю секунды в моей голове мелькнул вопрос, что сейчас происходит с моим телом, но какая, к черту, разница. По крайней мере, я жив, раз мозг еще имеет возможность получать эти импульсы.

– Мы создаем мир-библиотеку, можно сказать, храним память вымирающего человечества.

Из станционного бара послышался чей-то громкий смех. В воздухе плыли запахи жареного мяса, и… простите, что? свежевыпеченного хлеба? Мне казалось, я уже забыл, что это.

Навязчивой морзянкой по крышке черепа мысли твердили, что так должен выглядеть мой посмертный рай.

– Здесь живы все, кого мы любим и помним. И они живут здесь в достатке и радости.

Я осторожно прошел мимо Веры, как мимо изящно выточенной статуи, которая к тому же двигалась, говорила, смеялась. Моим самым большим страхом было сейчас совершить неосторожное движение, нечаянный вдох и разрушить гармонию происходящего – найти несовершенство в ее образе и перестать верить в мир, где она жива.

– Так вот, я хочу, чтобы ты был одним из нас, хранителей.

Эти слова заставили меня оторвать взгляд от Веры.

– Я не умею, – сказал я рассеянно, – у меня не получится.

– Ну что ты. Ты уже и сам активно достраиваешь эту реальность. Никто из нас так хорошо не знал, как выглядит и ведет себя Бродяга. Ты очень талантливый, Эдик, лампа тебя выбрала, и Птица у тебя вон какая славная получилась. Лампы лишь подталкивают тех, кто и так способен творить, только в старом мире люди чаще изливали эту энергию в искусство – литературу, живопись. А мы пошли дальше…

Он продолжал говорить, а я потихоньку собирал эту головоломку. Король же меня предупреждал. Надо видеть призраков, чтобы пройти под лампой… «Шизанутые проходят без проблем»… Люди пропадают, появляются через несколько недель… Так, кажется, он говорил – «некоторые появляются». Точно… Так. Стоп.

– Откуда ты знаешь про птицу?

– У нас с тобой теперь связь, Эдик. Я многое о тебе знаю, и поэтому не приходил раньше. Ты был еще не готов. Чтобы захотеть строить новый мир, нужно очень многое потерять.

Объяснения были бредовее некуда. Моя рациональная половина говорила мне, что я окончательно сломался, как те фанатики-проповедники, которых иногда можно встретить в перегонах. Она требовала проверить этот мир на прочность и разоблачить его. Я оглянулся на Веру и осекся. Нет, мы найдем другой способ.

– А у вас тут все метро?

– Все, что было на момент катастрофы. Да. Мы не можем отстраивать бесконечную реальность, не хватает мощности, и ограничились контуром метро.

Безумная идея зародилась у меня в голове. Это же не мой родной город, я никогда не был на всех станциях. Надо заглянуть за горизонт моего личного опыта.

– Слушай, а на «Студенческую» можно попасть? Там хранятся чьи-нибудь воспоминания?

Даже на этом странном, напоминающим маску лице можно было прочитать удивление.

– А ты мыслишь практично, – хмыкнул Туз. – Мне это нравится.

По станции прокатился мелодичный сигнал, и женский голос объявил о прибытии поезда. Я не удивлялся уже ничему, поэтому, когда у платформы замер сине-белый состав, без вопросов вошел в вагон следом за Тузом.

Внутри сидели и стояли другие пассажиры. Когда мы вошли, они не обратили на нас никакого внимания.

– Осторожно, двери закрываются, – отчеканил электронный голос. – Следующая станция – «Площадь Ленина».

Поезд тронулся и помчался через туннельный мрак, а я принялся рассматривать других пассажиров.

Девушка в чистом розовом пальто слушает музыку через наушники и слегка постукивает ногой в такт. Четверо мужчин средних лет спорят о чем-то, но в шуме поезда и перестуке колес не разобрать слов.

– Да здесь и раньше снег мог выпасть хоть в мае! – услышал я краем уха.

Переводя взгляд между ними, я заметил свой силуэт в отражении темного стекла – коренастую фигуру в защитном комбинезоне с автоматом через плечо, с глубокими морщинами и въевшимися следами грязи на лице – неуместного пришельца в этом полированном, благоухающем бальном зале, заселенном марионетками. Зрелище было малоприятным, и я отвел глаза.

Мы без остановок пролетели «Площадь» и «Октябрьскую». На промелькнувших платформах не было ни палаток, ни костров, ни патрулей. В электрическом свете можно было увидеть только спешащих по своим делам людей. Некоторые из них стояли у путей напротив и терпеливо ждали своего поезда, другие спешили к выходу на поверхность.

Состав проехал через «Речной» с его яркими цветными витражами. Острые слепящие иглы дневного света, исторгаемые окнами метромоста, впились в мои зрачки, вызывая приступ легкого головокружения, как при падении во сне. Метромост разрушен, я знал это наверняка. Состав сейчас просто рухнет вниз!