Артур Темиржанов - Человек, который построил Эдем

А нужно ему было совсем ничего: память террористки по имени Мира. Он даже не стал заморачиваться воспоминаниями остальных, просто отфильтровав их. Коул украл только опыт женщины с печальными серыми глазами.

Два дня назад она была здесь, в Пятнадцатом Секторе, обсуждала последние детали с человеком по имени Джеймс Говард. Она заключила контракт со Стрелками и уже выполнила свою часть. Теперь ход оставался за ними.

— Сколько лет ты в деле, старик?

— Люди столько не живут.

Несколько солдат дружно загоготали. Марстон, ветеран Дома Роско, довольно ухмыльнулся. Его лицо напоминало древний свиток: серый, полный шероховатостей, местами уже гниющий и очень, очень старый. Затушив сигаретку, Марстон отправил её в карманную пепельницу-утилизатор, которая тут же напечатала ему новую. Два новичка, Гор и Пиркс, присланные на замену убитым в прошлом бою, надулись от возмущения. Дэниел со стороны наблюдал за дружеской перепалкой бойцов. Он вообще старался не вмешиваться в разборки своих людей. За это его, наверное, так и любили.

Гор не сдавался:

— Что, прятался за чужими спинами?

— А зачем? Мне своей хватало.

Новый взрыв смеха. Унижение новичков — ритуал старый как мир. Дэниел ненавидел его. Синдикат тщательно пестовал в офицерах чувство соперничества, в рядовых же требовалась только дисциплина. Но даже самой дружной семье нужны мелкие ссоры, чтобы поддерживать сплочённость. Непокорные в коллективе долго не задерживались.

Гор начал раздражаться:

— Ты когда начнёшь нормально на вопросы отвечать?

— Когда ты нормально спросишь.

— Сэр, вы давно воюете? — вдруг произнёс Пиркс.

— Вот, уже другое дело! Только ты это своё «сэр» оставь. Мы с тобой пушечное мясо, поэтому обращайся по имени. А «сэркать» с Дэниелом можешь, хоть он этого и не любит.

Марстон повернулся и подмигнул Роско. Над головой мигнули светосферы. Секунду всё живое было погружено во тьму. Дэниел устало махнул рукой — в темноте лицо Марстона превратилось в смеющуюся маску, злую карикатуру на жизнь и радость.

— Я уже сорок лет в деле. Многое повидал. Мне ничего не надо и смерти я не боюсь.

— Если сдохнешь, я обосру твой труп, — гоготнул Тай, хлопнув ветерана по плечу. Марстон притворно вздохнул.

— Ну, сами скажите, как здесь помирать?

— Не жалеете? — осторожно спросил Пиркс.

— Да не особо. Я отдал Дому Роско лучшие годы, и тот отплатил мне сполна. Скажут за мастера Дэниела умереть — я умру. Жалко что ли?

Дэниел потёр виски. Когда Марстон начинал нудеть про долг, его хрен кто мог остановить.

— Вот возьмите другие Дома. Там если солдат со своей девочкой заведут ребёнка, то его хозяева сразу в Приют отправляют, отрывают от родителей. Роско же всегда знали, что солдат лучше сражается, если его дома ждут. У меня пять детей, все обеспечены, все отучились в университетах, все на Синдикат работают, у каждого гражданство. А всё благодаря чему? Благодаря тому, что у Роско голова на плечах есть! Дай Боже этой Семье здоровья!

Седовласый солдат поднялся с ящика из-под боеприпасов и салютовал Дэниелу. Тот вяло помахал в ответ. Руку в лангетке слегка пощипывало. Жрецы сказали, что это знак её заживания.

В распоряжении Роско было тридцать человек, поделенных на три отряда. Надёжные ребята, крепкие. В отличие от многих армейских частей, поддавшихся соблазнам мирного времени, взвод Дэниела последнее время активно участвовал в боях. Синдикат обычно прикомандировывал их к полицейским, всё чаще просившим помощи в рейдах на банды. Помогут — отлично, пропадут — не беда. Главное, чтобы наследник одной из самых важных Семей вернулся домой, даже если для этого придётся пожертвовать тридцатью жизнями. Дэниела бесило это. Полгода назад он хвастался перед Сабриной, что отец дал солдат. Но Дэниел никогда не хотел воевать. У отца это вызывало приступы хохота — как же, урожденный Роско и не хочет воевать! Отличная хохма.

Дэниел верил, что это ненормально. Когда-то он читал книжку из Библиотеки, старую, написанную ещё до Освобождения. Писатель уверял: большинство людей просто неспособны на убийство. Сама человеческая природа протестовала против уничтожения существа того же биологического вида. Без следов подобный опыт мог пройти только для психопатов, не чувствующих жалости и сожаления. Но, оглядываясь вокруг, Дэниел не видел ни капли раскаяния в лицах людей, ежедневно убивающих по несколько человек.

Когда он заговорил об этом с капитаном охраны дома, тот лишь отмахнулся:

— Много думаешь, Роско. Мы же армейцы. Наша задача — выполнять приказы, а не думать. Мне говорят, что враги вредят Синдикату. Семья, что кормит меня, обеспечивает крышей над головой и работой, входит в Синдикат. Значит, ребята ссут в мой суп. Конец истории.

Однако сентенции ветерана Дэниела не убедили. Он полез в Информаторий в поисках отчётов солдат, прошедших Вторую Священную. За этим занятием его и застал отец, решивший, что лучший способ убедить сына в крутости войны — это отправить его воевать.

С военным снаряжением убивать бандитов было проще простого. Полицейские гнали их по улицам, обстреливали из всего, что было, подключали дополнительные патрули, в общем, создавали максимум шума. Всё для того, чтобы в каком-нибудь тупичке незадачливые работники ножа и топора столкнулись с карающей дланью армии.

Дэниелу помогал расчленять трупы перед утилизацией, отрезал им пальцы и собирал кольца. Он заставлял себя смотреть на мучения умирающих, ловить тот миг, когда человеческая жизнь прерывается, и плоть живая превращается в мёртвую. Обделавшиеся трупы всё никак не выходили из головы. Первое время Дэниела выворачивало как последнего гражданского. К третьему бою он попривык, но чувство неправильности всё не отпускало.

Он не на своём месте. Учёба в Академии давала надежды, что профессия солдата ему понравится. Но все ожидания рассыпались с первой пулей, разорвавшей тело врага. Дэниел не чувствовал себя воином, он лишь изображал его.

Несмотря на то, что воевать приходилось по минимуму, бои выматывали Дэниела до предела. Он возвращался домой уставшим, разбитым. Размеренный и спокойный мир Семей начал казаться фальшивкой. Дэниел смотрел на улыбающихся аристократок, заигрывавших с его отцом, и видел будущих мертвецов. Забавно, как небольшой кусочек свинца может стать гранью между жизнью и смертью. Между счастьем, мечтами и смертью с забвением.

Он стал плохо спать. В сновидениях Дэниел умирал тысячи раз, но каждый из них ранил как первый. В приступах бессонницы он бродил по особняку, рассматривал портреты предыдущих глав Дома Роско и тихо надеялся, что когда-нибудь мама вернётся домой. Сабрина не понимала своего счастья, и это доводило Дэниела до немого исступления. У неё было всё, а она продолжала просить большего. Роско чувствовал уколы совести: полгода назад он бы ни за что не подумал такое про лучшую подругу.