Михаил Соловьев - Пасынки Апокалипсиса

Я промолчал, а Серёга неожиданно заплюхал носом.

Двигатель автомобиля натужно урчал — он явно объезжал какое-то препятствие, пробираясь вперед, и скорость его была невысокой.

За железной коробкой будки иной раз звучала человеческая речь. Один раз даже кто-то из прохожих хлопнул со смехом по обшивке фургона. В ответ из кабины прозвучал злобный окрик и одиночный выстрел.

Испуганный возглас и топот шагов. Шутник явно ретировался.

— На палубу вышел сознанья уже нет, — неожиданно запел Саня.

— Это ж не Варяг, — пыталась возразить Карина.

— Пою что помню, — злобно отозвался Рубан и продолжил, — В глазах у него помутилось.

— Увидел на миг ослепительный свет, — подхватил я щемящий мотив, — Упал, сердце больше не билось…

— Не хочу так! — с неожиданной яростью заорал Сергей, — Так не может быть! Мы же всех победили!

— К ногам привязали ему колосник… — выводили мы на пару с Саней. Нам уже было плевать, что там дальше. Важнее допеть что помнили, чтобы после начать сначала, а потом еще и еще.

Не знаю, что чувствовал сорвавшийся в истерику Серега, а у меня перед глазами вставали вместе с песней русские моряки и нечеловеческие испытания, в которых и шлифовался этот яростный текст.

Мы с Саней были сейчас не здесь, а на крейсерах, что шли под командованием адмирала Рожественского на верную гибель в Цусимском проливе.

Жара и жажда. Нечеловеческие условия. Кто-то бежал на берег, будто иная крыса, но таких было немного, и гибли матросики, гибли, но вахты своей не бросали.

— Напрасно старушка ждет сына домой, ей скажут, она зарыдает, а волны несут от винта за кормой и след их вдали пропадает…

«Нет смерти», — говорили мне Сашкины глаза, — «Нет!» — отвечал ему я.

Автозак неожиданно остановился, прыгнув на кочке, но мы не перестали петь — нельзя останавливаться — мы знали это и пели, наверное, уже по шестому кругу. Теперь уже вчетвером. Эх, если б не эта сушь во рту…

Прервали нас неожиданные выстрелы рядом с машиной. Не сговариваясь, мы замолчали, пытаясь угадать, что происходит.

«Не перестрелка», — понял я и переглянулся с Кариной.

— Добивают, — кивнула она головой, — Мы на закуску.

— Поём что ли? — гнал от себя страх наш интеллигентный Серега.

— Потом. На улице, — отрезала «бандерша».

Клацнула дверь соседнего автозака. Говор на китайском. Кто-то сбрасывал неподвижные тела на землю. Позвякивали цепочки расстегиваемых наручников-кандалов.

Все деловито-споро. Без лишних слов и почти без команд. Каждый знал, что ему делать.

— Тах, — прозвучал в стороне первый выстрел, — Тах-тах, тадах…

— Отработка, — шептал снова замерший на грани истерики Серега, — Мы отработка…

— Драться нет смыла, да и не выйдет — поставила точку Карина и «подбодрила», — Осталось красиво умереть? А, парни?

— Вы просто не знаете, — неожиданно зачастил Сергей, — Я-то не верю, что нас убьют. Вы не подумайте, мне же бабушка про жизнь мою все-все рассказала. Она знаете, какая была? К ней весь Новосибирск ездил.

— Трах-бах, — отзвучали последние выстрелы на улице.

— Так уж и рассказала? — таращился на него Рубан, но ничего Серега ответить не успел.

Шаги. Клацанье замка и неожиданно резкий дневной свет.

Свежий ветер ворвался к нам в автозак, разгоняя запахи тел, крови и нечистот.

Ветер пах морем и свободой — прав был Валентин Катаев никому не убить ветер! Эх…

Солнце! Только сейчас я сообразил, что мы уже несколько дней не были на улице, так бездарно попавшись на удочку триады Дракона.

— Птахина, — показалась в открытых дверях круглая харя обрусевшего Дэн Тина. Колькиного зама и товарища. — Хочеша последней быти? Тогда безы фокусав. Сядыте в стороныке — воздуха дыши.

— Пить дашь? — жарко задышал я, — И сигаретку подкури по-братски, а?

— Питы мало, — выудил Дэн початую поллитровку колы и издевательски отхлебнул, — Сигареты тожы мало. Арымагеддона. Дыши так пока. Небы сонце смотри…

Я молча отвернулся от него и дернул Рубана за тросик — вставай, мол.

Поднимались молча. Обреченно.

На улицу валились кулями — видимо все силы остались там, в автозаке и отзвучавшей старой песне российских моряков.

Солнце лупило нещадно, и было еще не в зените.

— Часов одиннадцать, — прищурился я на редкие облачка и неожиданно увидел портовые краны меньше чем за километр.

Морской воздух вливался в легкие, а я неожиданно понял, чего не хватает для полноты картины. Гуанджоу почти не изменился внешне — те же небоскребы, отстроенные с китайским размахом, те же дорожные развязки. Вот только по ним сейчас никто не ехал.

Людей тоже не было видно. Понятно — какому зеваке захочется попадать под нечаянную раздачу.

Добитые манекены лежали куклами в одной куче. Нашпигованные когда-то системной химией парни навсегда утратили ненужную никому ярость и какие-либо желания. Кровь текла из еще свежих ран и, по-моему, каждый из них имел по аккуратной дырке в голове.

— Хораишо пели, — романтично прищурился Дэн Тин, — Чего сеичас малычите?

Ответа он не дождался и, отвернувшись от нас, махнул бойцам, мол, начинайте.

Конвейер заработал.

— Динь-дилинь, — мелодично звенели заботливо отстегиваемые цепочки кандалов. — День-делень… — летели они в общую кучу.

Первый автозак развернулся и, проезжая мимо нас, до невозможности испортил морской воздух бензиновым выхлопом.

Бойцы споро потащили первого манекена к куче мертвецов. Тот не сопротивлялся и, по-моему, не понимал что происходит.

— Та-дах! — всадил один из них пулю ему в башку.

Мы невольно вздрогнули. Даже привыкшая к переплетам Карина не удержалась.

Расстрел. Сколько я смотрел подобных сцены в еще советских кинофильмах про войну, никогда не примеряя на себя роль жертвы или палача. В иные моменты, будучи еще пацаном, даже закрывал глаза. Не нравились мне во все времена ни удовольствие на лицах маргинальных палачей, ни хладнокровный героизм будущих убиенных.

«Надо же было так вляпаться!» — разглядывал я, как волокут будто куклу очередной манекен.

— Тадах! — грохотал одиночный выстрел.

Второй автозак покинул место расстрела ловко объехав нашу машину. Он даже фафакнул нам и нагло ухмыльнулся через лобовое стекло, мол, пока. Бывайте.

— Ну, всё, — напрягся вдруг Саня, — Последний остался…

Не знаю кому как, а мне в тот момент солнце вдруг засветило ярче — высокая минута ничего не скажешь.

Старина Дэн не спешил, он смотрел куда-то за наши спины. Пристально. Я даже обернулся, пытаясь угадать, что там происходит.

А там катился легковой камуфлированный автомобиль со включенными фарами.

— Колика? — удивленно проговорил старина Дэн.

Эх, минутка жизни лишняя. Кто может понять, что такое стоять на пороге вечности, да и есть ли она вечность. Никогда не думал, что могу так радоваться просто чистому воздуху или тучке, что сейчас наползёт краем на жгуче-рыжий диск в небе.