Михаил Соловьев - Пасынки Апокалипсиса

Пули пролетели сантиметрах в десяти над головой и мерцая трассерами, пошли по красиво изогнутой траектории.

Пластиковый корпус американского катера поврежденный и простреленный в заварухах накануне, противно вибрировал в такт двигателю, «доживающему» последние минуты.

Смерть или плен с неясными перспективами не устраивал, да и после того как мы не подчинились новым властям при пересечении границы ни о какой лояльности речи быть не могло.

Мое персональное время как всегда в минуты опасности позволяло видеть «замедленную съемку» событий и безошибочно угадывать, что делать дальше.

Меня было сейчас будто трое, или даже четверо. Один я вел катер. Другой сканировал маршрут, пытаясь проложить наиболее верный маршрут Третий следил за противником, корректируя маневр и выводя из-под обстрела. Четвертый же с тревогой пытался понять, что там с нашей командой.

Я буквально слышал стоны Джучи-Нугая, раненного в последней попытке противника взять нас на абордаж перед самым выходом в Байкал. Беспокойство Карины за всех нас и ту странную жизнь, что несла она под сердцем. Хладнокровие бурятских охотников, подобранных нами в дельте реки Селенга перед последним рывком на русскую сторону через Великое Озеро.

— Да будь ты проклят Дима «Нокиа»! — заревел я в ночь, наверняка, уже в сотый раз за последнее время, надеясь, что мой клич пронесется через остатки цивилизации и прикончит-таки адепта, что начал почти полгода назад эту историю…

Странное это занятие уничтожать цивилизацию — пусть даже у нас с Сергеем и не было выхода! Стоило мне или ему дать в тот последний миг слабину, и безжалостная машина перекрутила бы нас в фарш, не задумываясь.

Мы все-таки победили, но победа оказалась Пиррова. Теплый и уютный мир так и не узнал, кто уготовил ему этот кошмар отключения сотовой связи, глобальных сетей, гибели спутников и многокилометровых оптоволоконных кабелей.

Рухнуло все, что собиралось десятилетиями, заботливо укладываясь в общую схему. Валились самолеты и сталкивались поезда. Капитаны судов, оставшиеся без навигации-связи посреди бескрайнего морского простора, наверняка с радостью вспоминали свое юношеское увлечение секстантом.

При отсутствии связи-информации человеческая масса настолько быстро вышла из берегов, что никто и не пытался что-либо упорядочить обратно.

Каждый дрался за себя.

Сразу после взрыва главного мозга «Системной Сети» и находясь еще в святая святых поверженного противника, мы не могли знать, что происходит за стенами небоскреба дядюшки Чжао.

Нам хватало своих забот.

Сначала все, послушав Сергея, заняли круговую оборону и ждали пока мой трансформированный в лабораториях «Системы» организм не приведет себя в порядок.

Когда я открыл глаза, то увидел лишь белую тряпку в странных красно-желтых сгустках. Время мое привычно ускорялось, заставляя окружающее пространство двигаться все медленнее. Стараясь не шевелиться я принялся сканировать окружающее пространство.

Опасности не было. В метре от меня лежала Карина, чуть правее Рубан. Оба с оружием.

Сергей почему-то находился сейчас в бывшем хранилище мозга, на пороге которого я так неосмотрительно обернулся навстречу летящим обломкам.

Неожиданно воспоминания стали осязаемыми.

Несколько плоских обрывков листового железа, медленно вращаясь, приближались к моему лицу, сверкая рваными краями и напоминая самурайские сюрикены.

Даже в замедленном времени уйти с их траектории не вышло. Неожиданные воспоминания вызвали всю гамму пережитых ощущений. Нервно дернулась пробитая самым крупным осколком переносица, и я почувствовал, насколько глубоко вонзился металл в мой череп, раскроив его чуть не до половины. Разломанная челюсть. Расколотая скула.

Закрыл-открыл по очереди глаза — похоже, здесь меня раздача миловала, а вот обоняние отсутствовало напрочь. Рассеченный горизонтальным ударом нос сросся с каким-то диким смещением и обе ноздри теперь не работали.

Оставив «разбор себя» на потом я ухватился пальцами за простынь и потянул.

Карина отреагировала сразу, будто и ей досталось чувствительности от моих новых возможностей. Простынь еще не сползла с лица, как девушка метнулась ко мне.

— Аттракцион! — крикнула она полуголосом в привычно-дурашливом стиле, — Чур, я первая смотреть!

Однако то, как ее небесно-голубые глаза вдруг потеряли цвет, говорило о многом.

— Кдасавчик? — интересовался я, вспоминая свои детские игры в будто бы заложенный нос.

Она ничего не сказала и, по-моему, даже чуть не потянула тряпку обратно мне на лицо.

— Нам Серега сказал, что ты сам зарастаешь и будешь как новенький, — с детской обидой зашептала она, упираясь мне в грудь локтями. — А я не верила. Из тебя же чё-то желтое из головы брызгало. Думала мозги. — Показала она пятна на простыни. — Боялась, ты дураком каким-нибудь станешь. Помнишь меня, милый? — вдруг проникновенно заглянула она мне в глаза еще раз.

— Бомню, — прогудел я, — А где остальные?

Неожиданно рядом с ее лицом появилась счастливая рожица моего старого товарища Сани Рубана, с которым мы вместе и вляпались в эту историю. Прежде чем с него слетела гримаса радости, я успел оценить и неожиданные морщины около глаз, и странную седину на висках.

Немая картинка длилась недолго.

— Выглядишь круто, — закашлялся смущенный Саня, — Но лучше, чем после взрыва был. Смотри, Карина, — протянул он руку, — Отсюда у него мозги брызгали, — тыкнул он ко мне в лоб, — а теперь только шрамы. Хотя выглядит… — снова закашлялся он. — А взгляд его.

— И голос, — подтвердила девушка, — А ну попробуй высморкаться, — потребовала она.

Я тыкнул простынь в ноздри и оказалось что нос мой не совсем на месте — «красовался» он теперь не где-нибудь а на левой скуле.

— Да срослось у него все не так, — гаркнул Рубан, — Тут резать надо. Ломают же кости, когда их неправильно складывают. — И глянул так, будто я уже лежал у него на операционном столе.

— Сергей в хранилище чего делает? — Решил я присесть, — И даст бне кто-дибудь зеркало?

— Мы только тебя и ждем, — зачастила Карина, отодвигаясь и позволяя подняться, — Серега пошел полезное смотреть. Может там и зеркало есть?

Слушая ее голос, я провел по лицу ладонью, пытаясь наощупь определить, что здесь не так. Неожиданный бугор и шрам на ладони заставили глянуть на другую руку. На ней успешно отсутствовали мизинец, безымянный палец и часть ладони. Розовая кожа уже раскинула паучьи лапки на грязь и копоть уцелевшей кисти.

— Здачит, на гитаре теперь не играю, — подытожил я.