Павел Корнев - Ренегат [с илл.]

Ко всему прочему выяснилось, что староимперские письмена лишь вкраплялись в текст на незнакомом языке. Прочитать удалось несколько обрывочных слов.

«Солнце». «Слезы». «Камень». «Дыхание». «Чистота» или «невинность» — окончание обгорело, и оставалось только догадываться, что конкретно имелось в виду.

Виски заломило, в голове запульсировала боль, и я взялся за книгу о доимперской письменности из квартиры Ральфа, в которую вчера и вложил обгоревший пергамент. Принялся листать ее, выискивая похожие символы, но ничего подходящего на глаза так и не попалось. Нужный язык в книге описан не был.

Тупик? Отнюдь нет. Пергамент был важен для Ральфа, остается выяснить, где он его взял.

Я припомнил потеки воска на полу в комнате бакалавра и задумчиво потер подбородок. Вероятнее всего, Ральф работал в тот день допоздна, если не всю ночь напролет. Логично предположить, что он либо расшифровывал пергамент, либо переписывал его, а потом на него напали — во что верилось все меньше и меньше, — или он сам по какой-то неизвестной причине обратился к запределью, не озаботившись при этом надлежащей защитой.

Пытался вызвать духа, говорившего на мертвом языке? Но чем так важен этот пергамент? Пусть даже текст и написан во времена пророка, это вовсе не означает, что он содержит нечто действительно значимое.

Я взял обгорелый клочок пергамента и присмотрелся к его краю. Тот был неровный, словно раньше там проходил обтрепавшийся шов. Один лист из многих? Тогда где остальные? Забрали те два прохиндея, что обшарили квартиру, или в руки Ральфа попал лишь один пергамент из подшивки?

В дверь постучали, я отодвинул засов и впустил внутрь Хорхе. Выглядел он утомленным и не слишком довольным, да еще каким-то странно постаревшим.

— Случилось что? — обеспокоился я.

— Женщины! — только и вздохнул Кован.

Слуга не носил бороды, иначе я не преминул бы припомнить ему старую поговорку о седине и бесах, а так лишь покачал головой и вернулся за стол.

— Внизу накрывают завтрак, — оповестил меня Хорхе.

Я закрыл книгу с обгорелым пергаментом и поинтересовался:

— Узнал вчера что-нибудь полезное?

Кован наморщил лоб, припоминая услышанное от университетских слуг, и начал перечислять:

— У канцлера хворей, как блох у бродячей дворняги. Выпивка интересует его куда больше университетских дел, и всех это всемерно устраивает. Поговаривают, он не переживет эту зиму.

— Кто метит в преемники? — спросил я, стягивая через голову ночную сорочку.

— Декан факультета тайных искусств и его собрат-теолог. У теолога шансов больше — по слухам, ему благоволит епископ. Декан Келер амбициозен, но знает, когда следует отступить. Страстный книжник. Умные слова я не запомнил, понял только, что ему интересны старинные тома, и чем старше, тем лучше.

Я задумчиво хмыкнул. Увлечение декана пересекалось с версией, по которой в неприятности племянник епископа влип из-за некоего таинственного пергамента.

— Профессор Шварц в быту неприхотлив, получает небольшую ренту и потому жалованьем особо не дорожит. Учит лишь тех, кто хочет учиться сам. Всю черновую работу он переложил на плечи Ральфа, а теперь безуспешно ищет ему замену. Платит побольше многих, но из-за вздорного характера люди у него не задерживаются.

— Вполне в это верю, — усмехнулся я, натягивая штаны.

— Пьет редко, но всякий раз после факультетских сборищ его уносят домой школяры.

— Не важно! — отмахнулся я. — Что с Ральфом?

Хорхе неуверенно пожал плечами.

— Тут немного непонятно, магистр, — сказал он, помолчав. — Задирать его опасались, сам он никого не трогал. Раньше возглавлял сообщество «Орлы и камни», но, став бакалавром, от дел отошел. Говорят, преподавал в частном порядке, только никто не смог назвать ни одного школяра, платившего ему за уроки. Это и странно.

— Странно, да не очень, — вздохнул я, надевая сорочку.

Полагаю, все слухи о частных уроках нужны были для прикрытия интрижки с сеньоритой Розен. Неужели кто-то сумел проникнуть в эту тайну? Или появился претендент на денежную подработку у профессора Шварца? А быть может, сделали ход враги епископа? И ведь еще оставался таинственный пергамент! Чего-чего, а версий у меня хватало с избытком.

— Эльза! — сказал я.

— Простите, магистр?

— Разузнай о заведующей библиотекой, — попросил я слугу. — В этом деле могут быть замешаны книги, стоит потянуть за эту ниточку.

— Как скажете.

Я вздохнул:

— Так и скажу.

Эльза мне понравилась. Действительно понравилась, но это не повод сбрасывать ее со счетов. Опять же декан Келер — книжник, а она выпускница факультета тайных искусств и заведует университетской библиотекой. Совпадение или нечто большее? Стоит выяснить.

Я обулся, накинул камзол и подошел к двери, а там вновь обратил внимание на кислую физиономию слуги. Таким подавленным видеть Хорхе мне доводилось нечасто.

— Что там выкинула фрейлейн Герда на этот раз? — спросил я, не спеша выходить в коридор.

Кован немного поколебался, затем сказал:

— Ей снился сон. Белое сияние. Кто-то звал ее в свет.

— И?

— По нашим поверьям, белое сияние означает смерть, — нехотя пояснил Хорхе.

— Сны — это просто сны, — фыркнул я. — Ты слишком долго ее не уестествлял, вот и начала ей сниться всякая чушь.

Но Кован в ответ на мои слова лишь покачал головой:

— Женщинам моего народа снятся вещие сны.

— Она полукровка! — напомнил я. — А сны — это просто сны! Дурные, кошмарные и пугающие, но сны. Я ведь не делаю трагедию из своих кошмаров, ведь так?

Хорхе вздохнул:

— Не делаете, магистр.

Он явно хотел добавить что-то еще, но вовремя прикусил язык и отвел взгляд в сторону. Я был ему за это благодарен.

Помимо проживания, университет оплачивал и завтраки, хозяин накрывал стол в гостиной на первом этаже. На тарелках лежали несколько видов колбасы и сыра, нарезанный окорок, свежий хлеб. В баночках стояли малиновый джем и мед. Могли сварить и кашу, но это требовалось оговаривать заранее.

Внизу я встретил Джакоба и Одса, коротышку-живчика и унылого дылду, — ту самую парочку лекторов, с которой познакомился на вчерашнем собрании. Впрочем, сейчас унылыми они были оба. Сидели за столом в домашних халатах и ночных колпаках, с кислым видом поправляли здоровье пивом и без всякой охоты жевали копченую колбасу.

— Филипп! — оживился коротышка при моем появлении. — Вы вчера бросили нас!

— Дезертировали, — мрачно вставил дылда.

Я положил на тарелку колбасу и сыр, добавил пару ломтей еще теплого белого хлеба и присоединился к коллегам.

— Не судите строго, надо было готовиться к лекции.

— Готовиться? — покачал головой долговязый лектор. — К лекции? Куда катится этот мир, Джакоб!