Степан Кирнос - Восхождение к власти: Начало

– Скажи нам Данте, – вкрадчиво заговорил Патрик, – а выдержишь ли ты все кошмары, что уготовит тебе враг?

– Я – воин, я – слуга Его и я буду нести смерть всякому нечестивцу. Лучше быть ангелом смерти и возмездия, лишённым радостей жизни, нежели прятаться со страхом от вызовов старого и гнилого мира.

– Скажи, юноша, – могучий голос Джузеппе стал суровым и властным, – ты не продашься страстям и похотям погибающего мира?

– Не звонкой монетой, не громкой лестью. – С фанатичным рвением говорит парень. – Ничем меня нельзя купить, ибо я сражаюсь и умру во имя людей.

– Клянёшься ли ты соблюдать священные постулаты блага беззащитного народа Рейха?

– Я клянусь – пусть взорвутся звезды, и рухнет небесный свод, но я не отступлюсь, от произнесённых слов. Я сокрушу каждого, кто посягнёт на священные порядки. И даже когда падёт солнце, сгорят города и сама смерть выступит против меня, но я – Данте, и я никогда не посмею отречься от данных клятв.

Спустя двое суток. Территория «Римского Престола».

Мёртвые пейзажи окружают великий город. Если на территории Ковенанта уже химики и экологи взялись со всеми силами за восстановление природного великолепия, то половина старого доброго полуострова, где раньше родилась, существовала и погибла Италия, сейчас до сих пор окутана в саван постапокалипсиса.

Небесный свод закрылся облачным одеялом. Тяжёлые, налитые синюшным свинцом, они словно вестники Армагеддона или небесной кары, что разрушительной рукой грома и молнии готова обрушиться на некогда святой город, сейчас погрязший в пороке и содомии.

Вечный город, явившийся в образе разрухе и вуали тотального уныния, расположился посреди самого настоящего ада. Тысячи разрушенных домов, разбитые улочки, орды бандитов, радующихся городу-трупу, как заядлые стервятники. Лишь огромные размеры и несколько памятников могли как-то напомнить о былом величии Рима. Сейчас же это жалкий городишко, стонущий под своими размерами и количеством мусора, крови, гноя и ихора, заливающие столицу до краёв.

Добрый и бедный народ «Римского Престола» стонет каждый день от гнёта тридцати трёх лордов, выбираемых их священников и бандитов. Бывший оплот католической церкви превратился в оплот разврата и вселенской похоти. Тысячи священников отбросили постулаты праведности, целомудрия, стяжания и мудрости. Теперь это тупые свиньи, заставляющие народ выплачивать себе оброк, карающие за каждый акт непокорности и стремящиеся к удовлетворению животных инстинктов. Роскошные пиры, пьянки и оргии, с участием до нескольких сотен человек, в церквях, под образами святых и Христа стали обычным явлением. Обычных мирян, верных постулатам Божьим, это приводило в шок, а вот южного соседа, Канцлера, это ввергает в ярость и злобу, которую он собирается принести в Рим, в виде праведного гнева. И не будет спасения всем тем, кто посмеет встать у него на пути, огненная смерть ждёт всех.

Несколько десятков солдат пробираются сквозь заросли высокие, метра полтора, заросли травы. Только вот это не обычная трава, а «жёлтая химинка». Этот новый вид отличается тем, что приспособился к сильнейшему загрязнению земли и может спокойно расти там, куда падут прокажённые семена мутировавшей травы. Но вот только её заметным изменением стал гипертрофированный рост и могильно-бледный оттенок, который обычно приобретали травы по наступлению прохладной осени на севере. Однако солдат это не волнует, и, осматриваясь, три десятка бойцов в чёрных доспехах продолжают мрачный и молчаливый ход.

Впереди виднеется заброшенный парк аттракционов, построенный перед самым началом Великой Европейской Ночи. Покрывшиеся толстым слоем ржавчины колёса обозрения, поезда на рельсах, сошедшие с них, да покосившиеся ларьки… и всё построено между дорожек, умощённых небольшими бетонными плитами, отдающими красным потёртым оттенком, который практически выветрен дуновением времени.

Бойцы вошли в заброшенный парк. По законам жанра и войны их должен встретить шторм пулемётного огня, выпущенный передовыми пограничными расчётами, но пришедшим солдатам салютует лишь старый ворон, полетевший с сухой ветки дерева, которых в этом парке тьма.

Сквозь визоры отлично виднеется местность. Данте, мотая головой, видит всё: и своих братьев по оружию, и уничтоженную жадностью и кризисом местность, и лишённую жизни природу. На парне и каждом из бойцов одинаковая форма – толстые сапоги до колен, укреплённые пластинами бронепласта 4, военная куртка, со вставками чешуек из стали, скрывшаяся под броневой пластиной; руки закрыты рукавами куртки и специальными доспешными элементами, у запястья скрывающиеся под высокими перчатками. Голова прикрыта каской и высокотехнологичным противогазом.

Данте на медленном бегу чувствует, что начинает медленно уставать. Такой комплект брони, получивший название «Панцирь-1» весит довольно прилично, но всё же он лучше всех существующих. Его свойства таковы, что он способен защитить от прямого попадания из снайперской винтовки.

Тактическая группа вышла к середине парка. Это большая площадь, имеющая круглую форму, посреди которой возвышается небольшая статуя ангела, а по краям стоят лавочки. Всё пространство вокруг площади сжимают мёртвые деревья, вселяющие образы шелестящей живой зелёной листвы свежей рощи.

– Отряд, – тихо приказывает по встроенному в противогаз передатчику Хоругвион 5, – останавливаемся.

Данте встал на месте, уставив дуло штурмовой винтовки в сторону единственного выхода из парка. Каменная арка, превратившаяся практически в обломленные куски руин. Юноша через выход из парка заворожённо смотрит на образы Вечного Города, точнее, на его шпили и небоскрёбы. Они тоже обёрнуты в пелену ветхости и грязи, и складывается впечатление, что они вот-вот рухнут.

– «Пиковый». – Рука товарища легла на плечо Данте сзади. – Ты как?

– В порядке, «Яд». – Отвечает парень товарищу. – Этот парк, думаю, раньше он был прекрасен. Никогда не знал, что к востоку от Рима раньше могло быть так красиво.

– Ох, – в вихре мнимой ностальгии и усмешки охнул «Яд», – этот парк раньше был самым прекрасным местом.

Сквозь противогаз не видно лёгкой улыбки Данте, но всё же разум, наполнившийся фантазийными очертаниями парка, где ходят десятки людей, где беззаботно играют дети на его дорожках, где парочки едят мороженое под ласковым солнцем, выдавил на губах улыбку.

– Не могу поверить, что в этом месте некогда гуляли толпы людей, – слова Данте так и льются внутренней меланхолией и тут его рука устремилась к одной из ржавых лавок, – что там могли целоваться влюблённые, – рука переместилась в сторону входа, – что оттуда заходили дети с родителями.