Константин Калбазов - Гремя огнем… [litres]

– Нам совместно со сто тридцатым полком приказано остановить и задержать противника до подхода резервов!

Ого! А дела-то полный швах. Сто тридцатый полк еще вчера стоял как раз под Зноймо и понес серьезные потери. Они тоже как та побитая собака. Веселая картинка вырисовывается, чего уж там.

– Командирам рот и взводов подойти для получения боевой задачи. Остальным – готовность к выдвижению через десять минут.

Десять минут? Бронеходам? Да подготовка подобного выхода длится минимум полчаса! А ведь идти придется своим ходом. Иначе весьма рискованно. До Вратенина, если она не путает, а она не путает, отсюда по прямой чуть больше двадцати километров. И если фронт прорван, немцы вполне могут пустить вперед бронетяжные части. А они чертовски быстрые. Впрочем… Она не увидела в строю ни одного техника. Так что, скорее всего, они сейчас как раз и готовят машины.

Едва покинув строй, Алина поспешила в свою палатку. Щегольской наряд – это, конечно, хорошо, но в бою от него толку мало. А уж в сапожках так и вовсе в рубке делать нечего. Тут нужны специальные бронеходные ботинки с высоким берцем и особой подошвой. Причем в случае получения новой обуви следует провести подгонку креплений ходовых педалей. Иначе никак. Ну и комбинезон куда удобней и практичней.

Когда подбежала к своему «Горбунку», тот стоял в капонире, накрытый маскировочной сетью. Изборожденная бороздами шрамов рикошетов броня и царапины с подпалинами на краске придавали машине грозный вид прожженного ветерана.

Бронеход облепили все трое техников, спешно готовящих его к выступлению. И подвывание предохранительных клапанов котла указывало на то, что работы уже подошли к своей завершающей стадии.

– Дядя Яша, как «Горбунок»? – на ходу натягивая лайковые перчатки, спросила Алина.

В «батальоне смерти» сплошь молодые девчата. В армию призывают едва оперившихся парней. И штат механиков, ясное дело, набирают из проходящих службу по призыву. Поэтому было принято решение старшими механиками за бронеходами закреплять сверхсрочнослужащих зрелых мужиков. Причем в обязательном порядке обремененных семьями.

Нет, дело тут не в том, что они не станут крутить шашни со своими пилотами или засматриваться на них. Просто такие вот отцы семейства воспринимают своих подопечных по-родительски. Оберегают их, заботятся, а придется, так и одернуть не постесняются. Ну что тут скажешь, к механикам отношение особое.

– В порядке твой конек, дочка. Заканчиваем уж догружать боеприпасы, и можно трогать, – ответил коренастый мужчина с проседью в коротких волосах, возрастом хорошо за сорок.

– Спасибо, – одарив сержанта своей неподражаемой и жизнерадостной улыбкой, поблагодарила она.

– Да чего уж. Ты вот что, дочка… Эти шрамы, – механик махнул рукой в сторону иссеченной брони машины, – они ни к чему. Глянул я на них поближе. По краю прошла. Вот как есть по краю. Почитай, каждый из них мог проломиться через броню. И вообще, по-хорошему бы сменить грудную пластину. Уж больно ее посекло. А тут опять в бой.

– Не ворчи, дядя Яша. Вернусь, и обязательно приведем все в норму.

– Ты только вернись, дочка.

– Даже не сомневайся. Я тетке обещала, что сразу по увольнении со службы выйду замуж. А она у меня страсть какая строгая.

– Вот и ладно. Вот и добре.

– Я гляжу, вы опять заряжаете одни бронебойные, – кивая на характерный короб с боекомплектом, прячущийся за противопульным щитком, заметила Алина.

– Не, дочка, даже не проси. Случись пехота, у тебя для них и «дегтярь» есть, и реактивными пульнешь. А вот фугасами против брони ничего не поделаешь. Так что попомни мои слова: пушку всегда снаряжай только бронебойными.

– А как конструкторы удумают чего умного?

– Вот удумают, тогда и глянем. Витя, как у тебя? – давая понять, что разговор окончен, окликнул Яков Иванович одного из механиков.

– Порядок, господин сержант, – отозвался тот.

– Рома?

– Все, – захлопывая крышку короба со снарядами к пушке, коротко доложил второй.

– Вот и ладно. Как говорится, долгие проводы – лишние слезы. С Богом, дочка.

– Спасибо, дядя Яша. Ребята, держите кулаки.

– Уж не сомневайтесь, Алина Владимировна, – чуть ли не хором ответили те.

Кулаки не кулаки, а едва она вышла из капонира и двинулась к месту сбора, все трое дружно осенили себя крестным знамением. Правда, Яков Иванович перед этим все же положил крест вслед уходящей машине. Потери в их батальоне случились страшные. И смотреть на осиротевших механиков было тягостно. А уж как тяжко им, то и словами не передать. Почитай, близких потеряли.

Ведь непросто все. Механики знакомы с родителями пилотов, и даже состоят в переписке, вещая любящему сердцу о том, о чем чадушко и не подумает сообщать. Ну и что им теперь написать их матерям? Плевать, что в том бою их не было. Все одно виноватятся. А те, у кого пилоты целы и невредимы, истово молятся, чтобы так оно оставалось и впредь.

Как Алина и предполагала, батальон двинулся своим ходом. Когда миновали город и вышли на дорогу, ведущую в Сыровице, она обратила внимание на выдвигающиеся части сто тридцатого полка. Усталые, еще не пришедшие в себя после вчерашнего, едва ли не половина щеголяет повязками. Но руки крепко сжимают оружие, а в глазах – злость и мрачная решимость.

Вскоре дорога повела мимо медсанбата, в котором находился Клим. Раненые покидали его территорию. Кто самостоятельно, баюкая руку, покоящуюся на перевязи. Кто – опираясь на самодельный костыль или плечо товарища. Кто – время от времени останавливаясь, чтобы утереть выступившую испарину и унять разыгравшееся головокружение от контузии.

Солдаты и офицеры в русской и чехословацкой форме оставляли медсанбат. Вот только брели они не в сторону станции Моравске-Будеёвице, чтобы эвакуироваться в тыл. Сжимая оружие, они шли на юг, навстречу противнику, чтобы стать заслоном на его пути и не дать пройти вглубь страны. И в глазах – все та же усталость, злость и мрачная решимость.

От этой картины у Алины защемило сердце, а челюсти, играя желваками, сами собой сжались до зубовного скрежета. Ноги сами по себе увеличили скорость бронехода. Быть может, ей с товарищами удастся достаточно опередить этих бедолаг и сделать так, чтобы до них очередь так и не дошла.

Сама не зная отчего, повела взглядом в сторону той самой операционной палатки, из которой выходил Клим. Хм. А он и сейчас там. Стоит, протирает платочком свои очки, подслеповато поглядывая на творящееся вокруг. Хотела было махнуть ему спаркой пулеметов, но передумала. Откуда ему знать, что это именно она. И вообще, ему ли предназначен этот жест. Так и прошла неузнанной.

Кондратьев же, закончив протирать очки, посмотрел на стекла, удовлетворенно кивнул. Потом снял халат, передал Агате. Принял у нее портупею с кобурой и штатным пистолетом чехословацкой армии ЧеЗет-27. Повесил на одно плечо брезентовую сумку с малым походным хирургическим набором, на другое – с медикаментами и перевязочными материалами. Наконец надел пилотку и, подмигнув Агате, зашагал вслед за ранеными.