Михаил Француз - На пороге мира [litres]

– Паша мне другое рассказывал, – немного беспомощно улыбнулась Настя.

– Ну, то, что зверел тогда Пашка, это я подтверждаю, – вставил свое слово Лешка Злобин. – Когда тебя в операционную повезли, он на весь коридор кричал, что этого выродка его же кишками удавит…

– Что, прямо так и кричал? – заинтересовалась Кристинка.

– Он много чего тогда кричал. Весь извелся, пока ждал доктора с новостями.

– Спасибо вам всем, – тихо сказала Настя. – Если бы не вы… – все-таки не выдержала она и расплакалась в плечо Пашки.

– Да ну хватит тебе! – подошла поближе Светка Гончарова. – Все ведь кончилось уже! Все хорошо.

– Тихо-тихо, любимая, – гладил ее по волосам Пашка, одной рукой прижимая к себе. – Теперь уже все…

– Я… я как подумаю… – всхлипывала Настя. – Как вспомню, что он творил… Я… я же не одна, наверно, такая…

Девчонки, находящиеся в комнате, затихли и посмотрели на Пашу. Тот молча прикрыл глаза и отрицательно помотал головой, призывая сейчас не развивать эту тему.

– Не бойся, Насть. Не бойся. Его больше нет. Его больше нет совсем… – успокаивающе говорил Вересов Каменских, продолжая гладить ее по голове.

– Как это нет совсем? – вскинулась она с круглыми от переполнявшего ее чувства глазами.

– Нашли его и убили. Так что совсем нет, – серьезно пояснил Вересов.

– Вы узнали, кто он? – тихо спросила Настя. И в голосе ее слышалась ненависть.

– Узнали, – тихо ответил Паша. – Еще в ту ночь узнали. Но его уже на планете не было, в Москву улетел, гад.

– Кто он? Кто этот нелюдь?! Кто? – тихо, но все с той же ненавистью в голосе спросила Настя.

– Валентин Кассель его звали… Кудрявый такой, смуглый.

– Он не один был!

– Второй – Виктор Лабертовский… Пониже, поплотнее, лысоватый… – описал Паша.

– Да! Он! Еще печатка у него золотая на мизинце была!.. – признала Настя.

– Его тоже… Нашли. Больше его нет, – тихо и серьезно сказал Паша.

– Охранники еще были! Двое…

– Охранники? – спросила Лена. – Опиши их. Как они выглядели?

– Как два шкафа, такие же одинаковые! Только у одного на шее родинка была, с маленькую пуговицу размером. А у второго татуировка «doc» со штрихкодом за ухом…

– Не знаю про охранников, Насть, – честно признался Паша, но при этом посмотрел на Леонида. Тот сделал вид, что не заметил. – Но узнаю! Обязательно узнаю.

– Так! Хватит тут жути нагонять! – воскликнула Гонцова. – У нас тут праздник, а не похороны!

– Точно! – вскинулся Леня. – Совсем забыл! Кирилл, поможешь? – с этими словами Жестянкин скрылся за дверью, а следом за ним вышел и Сивый.

Вернулся Леонид меньше чем через минуту, вкатив через дверной проем накрытый белой скатертью длинный узкий стол, который уже был сервирован на девять человек. Кроме столовых приборов и заварочного чайника, там уже были фруктовая нарезка, две бутылки вина, печенье, зефирки и главное большой торт, килограмма на три – три с половиной.

– Сегодня же твой второй день рождения, Настя! Так давайте его отметим!

– И правда, босота! Айда чай пить! Рассаживайтесь! – добавил вернувшийся Кирюха, втаскивая в палату длинную лавку и еще один стул.

– Не знал, что так можно, – удивился Злобин.

– Так частная же клиника! – усмехнулся Вересов. – Сюда хоть мужской стриптиз заказывай, только плати…

– Кстати, Паш, ты так и не сказал, на какие деньги мое лечение здесь оплачено? Ведь не на страховку же?!

– Не переживай, Насть. Все наши ребята, как узнали о случившемся, собрали, кто по сколько смог. Хватило и на операции, и на регенератор, и на пластику… Так что просто скажи спасибо и не мучайся. Помощь не только оказывать, но и принимать с благодарностью надо уметь.

– Это точно, Насть, не грузись! – поддакнул Злобин.

– Ну, что? За новорожденную?! – первым поднял бокал он. Правда с соком, а не с вином, так как ему потом еще домой лететь на флаере. Вересов и Жестянкин также к вину не притронулись.

– Леш, – обратилась Гонцова к Злобину, когда они шли к стоянке, где был припаркован его флаер. Она попросила его подкинуть до дома. Лешка, как джентльмен, не смог отказать даме в такой незначительной просьбе. – А что ты говорил тогда про Пашу? Он правда грозился тогда этого… Касселя задушить?

– Было дело, – подтвердил Леха. – Мы тогда с Кирюхой уже в саму больничку подъехали, сколько смогли быстро собрать баблишка, подвезли. Мне ж как Пашка про частную клинику по телефону сказал, так я сразу смекнул, что там лавэ нужно немерено…

– И сколько привезли? Ты прости, если не в свое дело лезу, конечно, просто женское любопытство.

– Да не, Ленок, в поряде все, не кипишуй. Полтораху мы тогда собрали. И от ребят потом на неделе косарь подвезли… Ну, и втроем потом точку одну накрыли – две с половиной косых взяли… Может, кто еще отдельно чего вкидывал, не знаю… Там же Отмор в основном с айболитами тер. Ну, ты ж его знаешь – по интеллигентному все, с подходцем, за уважение…

– Да, Отмор может, – улыбнулась Ленка, вспомнив пару смешных случаев еще с детдома. – Чью точку-то накрыли? Не прибьют теперь вас, остолопов?

– Да не, Ленок, не парься, теперь не прибьют. Прибивать некому. А поначалу, да – ссыкотно было, да куда деваться, бабки все одно нужны, без них Настюхе не то что лицо новое, клизму бы делать не стали. Это ж не врачи, а упырищи настоящие: от жажды помирать будешь – не плюнут бесплатно.

– Так чья точка была?

– Старикова, земля ему пухом, как же вовремя он преставился!

– И правда вовремя, – улыбнулась Гонцова.

– Так вот, прилетели мы тогда с Кирюхой, заходим, а там Отмор без стекол своих вечных Одноглазого сзади за локти держит. Пахен, он и так-то, со своими шрамами в полдоски, не красавец, а тут вообще как бес страшный: глаза кровью налиты, навыкате, волосы торчком в разные стороны, юшка с носа по подбородку сячится, а орет, аж слюни летят. Я его таким никогда не видел до того. И, надеюсь, после не увижу… Очково было тогда к ним подходить-то. А ну как Отмор не удержит? Он же чуть не в полтора раза меньше Пашки! Ты ж знаешь, какой Вересов бычара: восемьдесят пять кило живого весу! А кулак – что голова твоя!

– Ужас какой! Страсти какие! – приложила к щекам руки Ленка.

– Вот идем мы с Сивым, ссыкотно, а идти, один болт, надо. Смысл мы иначе летели-то? Я так-то прислушиваюсь, что он там орет-то, и че-то вообще идти расхотелось. А он там такие перлы выводит, кровь стынет: и «я-то ему ноги попереломаю», и «я-то ему глаза вырву», и «он-то у меня зубами давиться будет, кровью кашлять и умываться», и «нет, один глаз оставлю, чтобы до конца видел, падаль, как я его собственными кишками удавлю», и «он-то у меня, тварь, до последнего в сознании будет», и «он-то от меня на переломанных культях по полу круги нарезать будет»… Ну как-то так. У меня память-то не очень, может путаю слегонца чего. Но ужас, короче. Не дай бог кому реально такой смертушкой отходить придется, как он расписал!