Валерий Большаков - Пират

Восстание было подавлено, силы бунтовщиков расточены, а главари схвачены и приговорены к смерти. Хосе Сальседо и сорок его приспешников были казнены, а брата главаря, Гаспара, бросили в тюрьму.

На этом вице-король не остановился. Надо было выжечь заразу, и вот десять тысяч народу из безымянного города, что вырос рядом с серебряными шахтами Сальседо, насильно переселили в новый город, Сан-Хуан-Батисто-де-Пуно, основанный де Кастро, а «столицу» восставших сожгли.

Пока Педро Антонио воевал, вице-королевством правила его верная жена Анна Франсиска де Борха-и-Дориа, графиня Лемос, получив на это чин «губернадоры».

К лету 1669-го враги короны были разбиты, и вице-король, человек весьма набожный, взялся за дело, которым давно уж хотел заняться, — возвести в Лиме церковь Лос-Десампарадос. И дело пошло.

Дон Карлос де Бельфлор въехал на улицы Лимы по дороге, ведущей от порта Кальяо. Раскланиваясь с горожанками и крестясь на многочисленные храмы, он не погонял своего конька, памятуя, что времени у него предостаточно.

Усмехнувшись, дон Карлос подумал, а что бы сказали здешние спесивые алькальды, коррехидоры да президенты, если бы узнали, что он послан великим касиком Кан Балам Икналем, мятежником в понимании колониальных властей, дабы изложить вице-королю пророчество? Но мы об этом умолчим…

Вице-короля посланец обнаружил на площади, где строилась церковь Лос-Десампарадос. Уже был виден фундамент и основания стен. Люди, как мураши, возились в клубах пыли, замешивая раствор, обтёсывая камни, подвозя брёвна, доски и прочий стройматериал.

Педро Антонио Фернандес работал вместе со всеми, разгружая телеги и перетаскивая брусья, пахнущие свежим деревом.

— Ваша светлость! — крикнул дон Карлос, привлекая внимание вице-короля.

Де Кастро обернулся, разглядел подъехавшего кабальеро и передал свой груз рабочему. Отряхивая костюм, он приблизился к де Бельфлору, поторопившемуся спешиться и поклониться.

Вице-король не отличался высоким ростом, а его полноватое лицо вполне могло принадлежать купцу средней руки.

— Я слушаю вас, кабальеро, — произнёс он с достоинством.

— Светлейший сеньор, — с чувством сказал дон Карлос, — я послан сообщить вам нехорошие вещи, существо коих, впрочем, можно исправить. Дело в том, что моему господину, имя которого я, по известным причинам, скрою, стало известно о новом преступном замысле пирата Генри Моргана, того самого, что ограбил Пуэрто-Бельо и Маракайбо.

— Ах, вот как… — насторожился де Кастро. — Проклятому разбойнику неймётся! И куда же теперь направлен его алчный взор?

— На Панаму, ваша светлость.

— Ах, вот как… — повторил вице-король. — Знаете ли, э-э…

— Дон Карлос, ваша светлость.

— Знаете ли, дон Карлос, овладеть Панамой не так-то просто…

— Ваша светлость, Морган соберёт в поход двадцать восемь английских и восемь французских кораблей, — раздельно проговорил де Бельфлор, — он поведёт за собою чуть ли не две тысячи человек при двухстах сорока орудиях.

Взгляд де Кастро стал острым.

— Откуда у вас такие точные сведения? — поинтересовался он.

Криво усмехнувшись, дон Карлос ответил:

— Я не могу вам сказать этого, однако упомяну один случай. В своё время меня посылали к президенту аудиенсии Панамы, дабы предотвратить нападение Моргана на Пуэрто-Бельо. Я предупредил об этом сеньора де Бракамонте, причём заранее, чуть ли не за два месяца до того, как пираты напали на «Дивную гавань», но моему предупреждению не вняли. Смиренно молю Бога, светлейший сеньор, чтобы вы оказались прозорливей.

Вице-король задумался.

— И когда же Морган отважится напасть?

— Он выйдет в поход девятнадцатого декабря.

— Ах, вот как… Ну что же… Я прикажу послать к берегам Панамы восемнадцать кораблей и три тысячи солдат. Надеюсь, они укротят аппетиты зарвавшегося пирата.

Де Бельфлору осталось лишь поклониться. Миссия была исполнена.

Гватемала, земли государства Ковох.

Минула осень, прошла зима, а за нею и весна. И лето. Хотя времена года в сельве замечались совсем по-другому, нежели на севере, — сухая и жаркая пора сменялась сезоном дождей.

Истёк год с момента пленения. Начался отсчёт второго.

Опять близилась зима, а Олегу всё никак не представлялся удобный случай. Нет, затеять побег можно было в любой момент, вот только уцелеть при этом смог бы разве что он сам, да ещё парочка самых изворотливых, вроде Джима или Ташкаля. А остальные как?

А остальные бы полегли — майя никогда не оставляли пленников своим «попечением», стерегли их пуще глаза, всегда были начеку, да в таком количестве, что ежели и вырвешься, то половина «каторжан» ляжет мёртвыми сразу, а вторую половину доконает погоня.

Работёнка перепадала именно что каторжная, но и кормёжка была под стать — мясо, дичь, бобы или маис, черепашьи яйца. Так что на теле у Сухова не осталось ни жиринки, зато мышцы взбугрились знатные. У Шварценеггера, может, и покруче, зато эти, «заработанные», не «сдуются» после соревнований по бодибилдингу.

Даже худущие испанцы, Мигель, Лопе да Винченцо с Фернандо, и те поправились.

Помаленьку разживались оружием — кто топорик у индейца стащит, кто ломаный старый меч подберёт. Олег добыл в одной из усыпальниц обсидиановый нож-ицтли. Лезвие его, толстоватое и полупрозрачное, было чрезвычайно острым, вделанное в рукоятку, набранную из нефритовых колец, — это был настоящий шедевр древнего мастера. Пригодится, подумал Сухов…

Примерно раз в месяц или немного чаще пленников переводили от одного выморочного города к другому. Направление выдерживалось одно и то же — на юго-запад, в сторону Та-Ицы, стольного града Ковоха, который испанцы звали Тайясалем.

Однажды, когда бледнолицые разбирали вход в какое-то святилище, заложенный хорошо обработанными камнями, к ним снова явился де Альварадо.

Любил метис «общаться» с пленниками, правда, всегда стараясь держаться повыше. Он рассказывал о древних вождях, о Пернатом Змее и ужасном боге Уицилопочтли, о мрачном майясском варианте ада под названием Шибальба, о чудовищах, что бродят вокруг брошенных городов, вроде кошмарной жабьеголовой Сипактли или нетопыре Чималькане.

Вот и на этот раз дон Хусто вышел покрасоваться, остановившись на самом краю каменной «перекладины», покрывавшей дверной проём. Покачиваясь с пяток на носки, уперев руки в боки, Альварадо с усмешкой наблюдал за белыми.

Наверное, Индиано был склонен к эсктриму, его завораживала опасность. Недаром стоять он любил у самого края, словно играл в «упаду — не упаду». Короче, щекотал себе нервы.

Сухов по привычке оглянулся, стараясь делать это незаметно. Нет, индейцев поблизости не наблюдалось. Да и зачем? Храм окружала высокая стена — не убежишь.