Валерий Большаков - Пират

А вот в Та-Ице… Была у него одна мыслишка…

Шли конвоируемые весь день, а на ночь остановились во глубине травянистой впадины, на высоком краю которой расположились индейцы.

Кругом разведя костры, майя стали готовить пищу, не забывая и о своих подопечных. Вырваться из этой ямы было бы развлечением для самоубийц, поэтому все сохраняли мир и покой.

— Тихо как… — вздохнул Илайджа. — Угу.

Олег вздрогнул, тотчас припомнив Пончика. Шурка…

Господи, как давно это было… И было ли? Ну-ну, не увлекайся рефлексиями! Было. Ещё как было. И Понч, и Яр, и Витька Акимов.

И Алёнка… Сухов вздохнул.

Как же он далеко от своей милой родни, от друзей и товарищей! Или применительно к путешественнику во времени следует говорить: «Как давно он от них»? Глупости лезут в голову.

Олегу до того захотелось вернуться, что он будто в реале увидал двери квартиры, протянул руку к клавише звонка, нажал…

Вот-вот послышатся торопливые шаги, щёлкнет замок, и…

Капитан Драй встряхнулся, отёр потное лицо, угрюмо уставился в темнеющее небо. До Алёнки десять тысяч вёрст — и четыреста лет. Вёрсты одолеть можно, а вот годы…

Ладно, хватит!

Смиренно испросив позволения развести костёр, Сухов запалил огонь, подбросил кусков коры, веток и негромко сказал Тлачтли:

— Рисуй площадку и объясняй, что это за игра такая, пок-та-пок.

Индеец кивнул, вынул из костерка палочку и стал чертить на красной глине вытянутый прямоугольник. Все сгрудились вокруг костра.

— Вот тут и тут, с длинных сторон, стоят стены, — объяснял индеец. — Одна стена будет наша, другая — наших соперников. Между нами черта, её переступать нельзя. Мы кидаем мяч, отбивая его коленями, или локтями, или битой, иначе нельзя. Руками браться за мяч можно только затем, чтобы поднять его с земли. Если мяч упал — это проигрыш, за это с команды снимают очко. А вот если мы так сильно бросим мяч, что отобьём его от стены наших противников, это добавит нам очко.

— Так в чём смысл всей этой кутерьмы? — проворчал Джимми.

— Смысл в том, чтобы не уронить мяч, он всегда должен быть или в полёте, или отбиваться нашими игроками. И нам надо так его послать, передавая соперникам, чтобы тем трудно было отбить.

— А мяч тяжёлый?

— Ну-у, тяжеловатый. Он из каучука. Весит как восьмифунтовое ядро, а размером… ну примерно с голову. Если его сильно метнуть и угодить в голову, можно и убить.

— Да уж…

— Если мяч вылетит за пределы поля — снимается очко. Если его бросят в кольцо, но не попадут — минус ещё одно очко.

— Кольцо?

— Да! Это самое главное в пок-та-пок. Соперники могут набрать кучу очков, а мы ту же кучу потеряем, но, если нам удастся попасть мячом в кольцо — это полная победа!

— И всего-то? — с разочарованием протянул Малыш.

— Всего-то! — фыркнул Ташкаль. — Кольцо висеть очень высоко, в два, а то и в три наших роста, и… мм… дырка…

— Отверстие, — подсказал Олег.

— Да, отверстие чуть шире самого мяча. Попадать очень трудно! И бить по мячу надо локтём или коленом, не иначе.

— В общем, так, — резюмировал Сухов, — вся надёжа на Тлачтли. Поэтому ты, Джим, и ты, Кэриб, будете всегда рядом с Тлачтли — ему никто не должен помешать, никто не должен задеть! Понятно? Первые полчаса игры будете его просто охранять — надо «разогреть» публику, пусть их, сволочей, азарт одолеет. А уже потом начнём игру — будем передавать Тлачтли мячи, а он станет их закидывать в кольцо. Пусть с четвёртого раза, но это должно у нас получиться. Если мы выиграем, ребята… Знаете, не верю я, что касик останется честным, возьмёт нас, да и отпустит…

— Ага, — буркнул Айюр, — ещё и расцелует на прощание!

— Вот именно. Поэтому будем держать в уме план «Б». Когда стражники превратятся в болельщиков, они утратят бдительность. Уж ежели азарт овладевает людьми, неизбежна суматоха. Этим мы и воспользуемся…

Понизив голос, Сухов изложил свой немудрёный план и распределил роли.

Близость населённых мест узнавалась сразу — от сакбе так и вились набитые тропки. Кое-где завиднелись овальные хижины, крытые пальмовыми листьями. Показались первые селения — всё те же халупки в разброс, а над кровлями цвета опавшей листвы возвышался небольшой храм, иногда в виде ступенчатой башни, иногда круглый.

Минуя брошенный Тикаль, конвоиры вышли к берегу озера Петен-Ица, не слишком большого, но глубокого. Вода его словно разбавлена была кобальтовой синью.

По берегам озера стояли десятки индейских поселений, а на острове посреди синих вод белели пирамиды, дворцы и храмы Та-Ицы.

Узкой дамбой, затем по связкам бальсовых плотов-понтонов пленники вышли к городу, окружённому невысоким валом — города майя вообще не знали крепостных стен, стояли открыто, но тут уж, как говорится, прижало.

Стало людно. Олег, отвыкший от толп народу, чувствовал себя неуютно. Впрочем, многолюдье способно было не столько помешать его плану, сколько способствовать. В толпе инстинкт превыше всего…

Бледнолицых сразу завели на обширный стадион и оставили там под охраной. Сощурившись, Сухов осмотрелся.

Стадион занимал площадку примерно полста на пятнадцать, если мерить большими шагами, и был вытянут с юга на север. С коротких сторон поднимались глухие стены, а с длинных они были пониже, в полтора человеческих роста, густо расписанные на тему игры в мяч и приношения в жертву побеждённого.

Точно посерёдке длинных стен, на краю, висело по массивному каменному кольцу, изображавшему змея, вцепившегося в свой хвост. А дальше, за краем, шли пологие скаты, уставленные подобиями деревянных скамей. Над ними поднимались высокие шесты, поддерживавшие навес из пальмовых листьев, дабы зрителям голову не напекло.

Олег усмехнулся. Стадион напомнил ему амфитеатр, на арене которого умирали римские гладиаторы. Индейцы, правда, менее кровожадны, чем римляне, и казнят только одного человека — капитана проигравшей команды. Гуманизм, однако…

— Привыкайте, игроки, — ухмыльнулся Сухов, присаживаясь в тень, отбрасываемую стеной с росписями.

До самого вечера их никто не тревожил. Потом даже гамаки принесли — молчаливые индейцы, явно из городских, ловко вбили колья в утоптанную землю, навесили бамбуковые рамки с сеткой — почивайте, мол, — и удалились. Ненадолго — пришла пора ужина.

Майя расстарались — и черепашье мясо подали, и свежайшие маисовые лепёшки, и даже водку-мескаль в калебасах.

— Ну, поехали! — сказал тост Олег и выпил за успех.

В «своём» времени он уважал текилу, а мескаль отличался от неё только названием. После долгого воздержания горячительный напиток подействовал благотворно — расслабил члены, освободил голову от тревог. Мысли потекли вяло и умиротворённо.

Что будет утром, то и будет. Однова живём.