Сергей Лукьяненко - Территория Дозоров. Лучшая фантастика – 2019 (сборник) [litres]

Все изменилось в ночь, когда Алька включилась во сне, осознала себя, осознала меня и все поняла. Ее взгляд был страшен.

Она выпрыгнула в окно. Все что угодно, лишь бы сбежать от меня.

Морфей хохотал за моей спиной.

Откуда-то доносятся сигналы точного времени. Я знаю, что это они, хотя писк не прекращается, вместо шести надежных точек рисует на поверхности времени бесконечную пунктирную линию.

Я лежу в ванне, полной затхлой воды. Смотрю на белый потолок в росчерках трещин. Выныриваю. Журчит вода, льющаяся из крана; покачивается занавеска с осьминогами и кораблями. Это точно не река. Куда меня занесло?

Отдергиваю занавеску. Ванна стоит в центре жилой комнаты и окружена лабиринтами хлама. Стопки книг возвышаются башнями, кресла завалены мятыми комьями одежды, по стеклянной глади журнальных столиков плывут пепельницы с окурками и эскадрильи немытой посуды. Шум воды сменяется шумом улицы: огромное, от пола до потолка, окно распахнуто настежь.

У окна стоит Алька. Длинные волосы – такими они были, когда мы познакомились; сарафан с цветами – мой любимый.

Я не видел ее с той самой ночи, когда она… Я даже не навещал ее в больнице. Боялся того ее взгляда. Знания в нем. Понимания.

Нельзя было думать об Альке, а я подумал, и вот я здесь – в ее сне.

– Между прочим, – говорит Алька, – ты обещал сводить меня в театр.

В руках у Альки кубик Рубика. Это логично. Она мне его и подарила. Это был настоящий венгерский кубик, а не поделка по чертежу из «Юного техника». Я постоянно вертел его в руках, собирал, разбирал – это сделалось навязчивой привычкой, которая, между прочим, очень Альку бесила.

– Хочешь, пойдем прямо сейчас? – спрашиваю, а сам оглядываюсь в поисках путей отхода.

Алька смеется – у нее приятный смех, наивный какой-то, что ли.

Кажется, это хороший сон. Бывают и такие. Наверное, здесь, в этом сне, Алька не помнит про наше расставание; не помнит кошмаров, в которых ей снился я; не помнит, что разучилась ходить. Врачи сказали, что это психосоматика. Никаких травм, никаких нарушений работы мозга. Самовнушение.

– Нет уж, милый мой, сперва разберись с рыбой, которую вы с дедом наловили. А то знаю я вас, рыбаков.

Рядом с ней стоит большой таз, в котором прыгают и бьют хвостами живые еще щуки. Щуки смотрят на меня, в их глазах – бездна. Морфей.

Морфей везде, теперь я это вижу. Ожили трещины на потолке и стенах, танцуют, беснуются и, переплетаясь, становятся все шире. По моим мокрым следам ползут из ванны затейливые узоры плесени, кружат вокруг меня и тянут щупальца к Альке, которая ничего этого, конечно, не замечает. Щуки смотрят с иронией. Я привел Морфея прямиком к Альке.

Нет. Я не позволю ему сделать это снова. Мы проснемся. Оба. Смотрю в окно – мы на втором этаже. Если не удастся взлететь – падать невысоко, не смертельно. Но мне почему-то кажется, что все получится. Возможно, дело в Альке. Она словно очищает меня своим светом.

– Алька, ты мне веришь?

– Конечно, верю. – Смотрит на меня с удивлением. Во взгляде что-то знакомое. Не успеваю, понять, что именно. Некогда думать.

Беру ее за руку. Мы делаем шаг в окно.

Летим.

Глаза не открываю, прислушиваюсь к себе и к окружающему миру. Я: сердце колотится, правая рука затекла, во рту пересохло. Окружающий мир: из открытой форточки сквозит холодом; хлопнула дверь в соседнем блоке, топот ног, смех; резкий запах ацетона – вчера красили стены в коридоре.

Я проснулся.

День будет сложный. Бульбулятор (так мы зовем нашу старосту, Ирку Копылову, за умение нести совершенно наркоманский бред с каменным выражением лица и склонность дымить по самому ничтожному поводу) велела приехать к первой паре. Сегодня предстоит финальный прогон пафосной ереси, которую почему-то называют студенческим концертом. Я – как бы звукорежиссер этого действа.

Час в автобусе, набитом студентами и рабочим классом, запахом бензина и утренним ворчанием. Минимум час сопромата – Бульбулятор, зараза, никак не появится раньше десяти. Три часа тесного общения с самой Иркой, сплетни, жалобы, советы, нелепые шутки. Зато, если выживу, можно вечером завалиться к Шурику с Кабаном и до утра играть в деберц, потому что завтра, о чудо, суббота. Нет, все не так уж плохо.

Думаю: ужасно не хочется вставать. И тотчас понимаю, что не смогу встать при всем желании.

Я проснулся, факт. Я вижу комнату, слонов на шторах, слышу звуки и запахи. Но глаза мои закрыты. Не могу пошевелиться. Я бы и дышать не смог, если бы это зависело от моей воли.

Без паники. Такое уже случалось. Чертовы таблетки. Мозг, заряженный химией, не успевает подготовиться к пробуждению и разблокировать моторику произвольных мышц. Сонный паралич: одна часть мозга не знает, что творит другая. Сейчас начнут истерить миндалины, которым не нравится, что тело неуправляемо. Страх породит галлюцинации. Уже не сон, но еще не реальность. Из этого состояния легко вернуться в настоящий сон – нет, спасибо. Успокаиваемся и ждем. Две-три минуты – и все придет в норму.

А шорох под кроватью… Нет никакого шороха. И не скрипит дверь моей комнаты. И не слышно шагов. Некому здесь вышагивать. И никто не шепчет в ухо: не бойся, милый, это я, всего лишь я. Это не Алька. Ее не может быть здесь.

Но это Алька, и она лжет. Она пришла не одна.

Я вспоминаю, что увидел в ее глазах: обреченность и тоску, в точности как в глазах дедова живца.

Алька сбрасывает мое одеяло на пол. Нежно проводит по моей голой груди чем-то холодным и острым. Нажимает – ласково, почти без усилия, но я чувствую, как лезвие разрезает не только кожу и мышцы, но и грудину. Легко, будто это не кость, а кремовый торт. Руками раскрывает мою грудную клетку, руки у нее теплые. Улыбается, заглядывает мне в глаза. Смотрю ли? Я смотрю сквозь веки. Я вижу.

И тогда Алька открывает рот и извергает тьму. Тьма льется прямо в меня, заполняет легкие, сжимает холодной хваткой сердце, течет по венам.

Поводок тянется вдоль позвоночника из легких к голове; во рту металлический привкус.

Морфей улыбается моими губами, и мы с ним открываем глаза.

«Серый прив! днюху праздновать бушь?»

«Нет».

«А че так?»

«Не на что».

«Да ну серьезно».

«Вообще пусто, Миха. И настроения нет, если честно».

«Печалька. А че так? Давай поведай».

«Да уволили меня вчера! Че так, че так… Заначку пришлось матери перевести. Сестра, идиотка, опять кредит взяла.

Какие-то парни приходили требовать, напугали мать, она им все отдала, теперь гречку доедает».

«Ваще печаль. С чего уволили-то? Ты так вламывал там, мы забыли, как ты выглядишь».

«Фирма разорилась».

«Ну ничего, новую работу найдешь. Ты же как вол пашешь, такие всем нужны».