Макс Мах - Хищник

Оставаться и дальше одной в этом «замке чудовища» ей просто надоело, тем более что об «аленьком цветочке» и речи пока не шло.

– Оплошал! – склонил «повинную» голову Феликс. – Думал, сразу найду, а он возьми, да исчезни. Как под землю провалился, честное слово!

– Твоему слову цена полфунта машинного масла, – возразила Дарья, принимаясь за яйцо всмятку.

– Зря вы так, ваша светлость! – обиделся Феликс. – Я в смазке не нуждаюсь. Что я вам, керогаз, что ли?

«Если он и в самом деле машина, то хотелось бы встретить тех, кто такие машины создает. – Способность Феликса и Феоны к „взаимодействию“ с человеком приводила Дарью в трепет. – Или не стоит? Кто их знает, какие у эдаких творцов могут быть цели и… ценности?»

– А что слышно о Грете?

– Не появлялась пока.

– Марк, разумеется, тоже?

Дарья жила в Марковом кроме четвертый день. Палаццо оказался не просто большим и роскошным, он был огромен и великолепен. Правда, Дарья не имела доступа в некоторые помещения – эти двери просто не открывались, – но и того, что оставалось в доступе, хватало с лихвой. Хочешь – плавай в бассейне или парься в бане – а их в палаццо обнаружилось целых три: турецкая, свейская и русская, – а не хочешь, можешь живописью любоваться или книжки читать. Или вот еще в бильярд поиграть или в теннис. Феликс и Феона всегда под рукой – только захоти.

– Может быть, по тарелочкам постреляете?

– Партию в шахматы, ваша светлость?

Еды и выпивки тоже от пуза, но ведь и это не все. Имелись в палаццо несколько вещей, способных занять «думающего» человека не на день и даже не на два, но все-таки…

«Все-таки…» – вздохнула Дарья, переходя к салату и семге.

Все-таки одиночество и непроясненность ее обстоятельств начинали не на шутку тяготить.

«Ну, хоть бы кто-нибудь…»

– Я буду в музее! – сказала она, чтобы что-нибудь сказать. – Кофе возьму с собой… коньяк и папиросы тоже.

– Может быть, переоденетесь, ваша светлость? – тактично напомнил Феликс.

– Для кого? – спросила Дарья, вставая.

– Ваша воля! – развел руками «механический человек».

– Моя! – кивнула Дарья и пошла в Западное крыло.

Здесь располагался музей, находившийся, если Дарья все правильно поняла, в коллективной собственности хозяев дома.

Дюжина просторных залов, роскошно декорированных и обставленных со вкусом и умом. Не тесно, но и не пусто. Красиво, но не отвлекает от главного, то есть от экспозиции. Музей… Стеклянные витрины самых разнообразных форм: плоские – для книг и рукописей, пирамидальные – для гемм, монет и ювелирных украшений; вертикальные, в которых выставлены образцы холодного и огнестрельного оружия, стеклянные кубы и параллелепипеды для одежды и прочих разностей; картины и фотографические снимки, скульптуры и чучела. Странная коллекция. Любопытная. Наверняка страшно дорогая. Но вот о характере собиравших ее людей, то есть о самих компаньонах, на паях – или еще как – владевших кромом, она ничего толком рассказать не могла. Однако Дарья и не искала здесь ответов на мучившие ее вопросы. Главное – ей в музее было нескучно. Интерес не пропадал, а ведь она ходила сюда уже третий день. Напротив аппетит приходил во время еды, и увиденное в залах этого более чем странного музея порождало новые, совсем непростые вопросы. Например, о том, верна ли картина мира, усвоенная Дарьей в школе и университете? Действительно ли мир един, или идея о множественности миров имеет не одно, как полагали мудрецы, а два – притом вполне совместимых – толкования? Множество миров, как множество обитаемых планет, вращающихся вокруг множества солнц, разбросанных на необозримых пространствах вселенной, или множество реальностей, в каждой из которых своя вселенная и свои обитаемые миры, возникшие у определенного типа звезд?

Сегодня она устроилась в «имперском» зале. Не то чтобы он так назывался, Дарья не была даже уверена, что у этих залов вообще имеются официальные названия. Однако мысленно она использовала именно слово «имперский», когда забрела сюда вчера вечером. Осмотрелась бегло, услышала от Феликса, – что «все это страшная контрабанда», потому что притащено с «той стороны», а оттуда вообще «сувениры» брать не рекомендуется, – и пошла спать. Устала за день неимоверно, хотя вроде бы и не с чего: не работала, чай, а весь день дурью маялась. Но от развлечений устаешь ничуть не меньше, особенно если отдых превращается в работу.

– Прошу вас, ваша светлость!

Слуги принесли удобное, обтянутое франкским гобеленом кресло. Поставили рядом, по правую руку, резной столик красного дерева. Сервировали его – серебряный кофейник со всем, что к нему прилагается, бутылка коньяка с хрустальным бокалом, пепельница, спички, коробка папирос – и удалились, оставив Дарью наедине с прекрасным.

«Ну что ж, госпожа капитан-инженер первого ранга, начнем, помолясь?»

– Изображение! – потребовала она, бросив непроизвольный взгляд на витрину с «вечерними платьями».

«Вот же курвы, прости господи!» – о том, чтобы надеть такое на себя, да еще и в люди выйти, не могло быть и речи. Скандал и позор, других слов не подберешь.

– С чего желаете начать? – метрах в четырех перед Дарьей возник мужчина в сером фраке, красном жилете и белоснежной манишке. Она уже знала, что мужчина этот не настоящий, но не в том смысле, как Феликс или Феона, а в том, в каком можно говорить о синематографе. Это была картинка, но такого качества, что, не пощупав своими руками и не « попробовав на зуб », никогда не скажешь, что это всего лишь оптический эффект.

– Огласите весь список! – потребовала Дарья.

– Список чего, простите?

– Названия тем, – подумав мгновение и, воровато глянув, на великолепную мозаику справа, на которой черноволосая красавица совокуплялась сразу с несколькими богатырского сложения юношами самым причудливым образом, и отнюдь не тем, какой Дарья могла себе вообразить.

«Мир шлюх?»

– Представить в виде семантического дерева?

– Да, пожалуйста! – Дарья все-таки оторвала взгляд от «этого непотребства», но только затем, чтобы упереться им в огромное, не менее двух метров высоты скульптурное изображение мужского члена, с невероятным искусством вырезанное из какого-то полудрагоценного камня, отчасти напоминавшего малахит, но не зеленого цвета, а кроваво-красного.

«Не цивилизация, а вертеп какой-то!»

А между тем мужчина исчез, и вместо него возникло древо значений. Картинка, впрочем, оказалась вовсе не статичная, как можно было предположить, исходя из имеющегося у Дарьи опыта, а динамическая. Древо ветвилось. Разрасталось во все стороны. «Ветви» и «листья» принимали разные цвета и становились все мельче по мере увеличения объема отображенной в модели информации. И «в довершение всех бед», все время менялся угол обзора, как, впрочем, и индекс фокусного расстояния – дерево поворачивалось к зрителю разными сторонами под разными, иногда совершенно невероятными углами, то приближаясь, то удаляясь, смещаясь и разворачиваясь сразу в нескольких плоскостях.