Стивен Кинг - Противостояние. 5 июля 1990 – 10 января 1991. Том 2 [litres]

– Да, – согласился Стью.

Еще несколько секунд они задумчиво смотрели друг на друга, а потом Стью отправился домой ужинать. За столом Фрэн занимали собственные мысли, поэтому они особо не разговаривали. А когда она укладывала последние тарелки в ведро с теплой водой, начали прибывать члены организационного комитета Свободной зоны Боулдера.

Когда Стью ушел к Ларри, Фрэн поспешила наверх, в спальню. Там в стенном шкафу лежал спальник, с которым она проехала всю страну. В нем, в маленьком мешочке на молнии, Фрэн держала личные вещи. Большинство из них теперь валялись по всей квартире, которую она делила со Стью, но некоторые еще не нашли своего постоянного места, а потому оставались на дне спальника. Несколько флаконов очищающего крема (после смерти отца и матери она начала вдруг покрываться прыщами, но это прошло), пачка мини-прокладок «Стейфри» на случай менструации (она слышала, что иногда с беременными такое случается), две коробки из-под дешевых сигар, одна с надписью «ЭТО МАЛЬЧИК», другая – «ЭТО ДЕВОЧКА». Во второй лежал ее дневник.

Фрэн вытащила его и задумчиво осмотрела. После приезда в Боулдер она сделала восемь или девять записей, по большей части коротких, буквально в несколько строк. Желание писать пришло и ушло вместе с дорогой. «Эти записи – как послед», – с легкой грустью подумала она. За последние четыре дня она вообще ничего не записывала и подозревала, что со временем забыла бы о дневнике, хотя изначально собиралась вести его, пока жизнь немного не наладится. Для ребенка. Но теперь, однако, дневник снова не шел у Фрэнни из головы.

Так ведут себя люди, когда обращаются к религии или прочитывают что-то такое, что изменяет их жизнь… а может, перехваченные любовные письма…

Внезапно ей показалось, что дневник разом потяжелел и, чтобы открыть его, придется приложить столько усилий, что на лбу выступит пот, и… и…

Она резко оглянулась, с гулко бьющимся сердцем. Что это было за шевеление?

Наверное, зашуршала мышь где-то за стеной, ничего больше. А скорее всего ей это почудилось. Не было причины – никакой причины – внезапно подумать о человеке в черном одеянии, человеке с перекрученной вешалкой-плечиками. Ее ребенок жив и в безопасности, и это всего лишь дневник, и потом нет никакой возможности установить, читал ли его кто-нибудь посторонний, и даже если такой способ есть, не найдется никаких доказательств того, что ее дневник читал именно Гарольд Лаудер.

Тем не менее она открыла дневник и начала медленно его пролистывать, вспоминая недавнее прошлое, которое вспыхивало в голове черно-белыми любительскими кадрами. Кино, снятое разумом.

Этим вечером мы восхищались ими, и Гарольд говорил и говорил о цвете, и текстуре, и тоне, а Стью мне сдержанно подмигнул. И я, злая, подмигнула ему…

Гарольд будет возражать, исходя из общих принципов. Черт побери, Гарольд, повзрослей!

…и я видела, что он готов разразиться одним из фирменных остроумных комментариев Гарольда Лаудера…

(Господи, зачем ты все это записывала? С какой целью?)

Что ж, вы знаете Гарольда… его бахвальство… его пафосные слова и заявления… не уверенный в себе маленький мальчик…

Все это из записи двенадцатого июля. Поморщившись, она перевернула эту страницу, потом следующие, торопясь дойти до конца. Глаза выхватывали фразы, которые били, как пощечины: В любом случае на этот раз, для разнообразия, Гарольд пах чистотой… Этим вечером дыхание Гарольда отпугнуло бы и дракона… И еще одна, почти пророческая: Гарольд копит обиды точно так же, как раньше вроде бы копили сокровища пираты. Но с какой целью? Чтобы подпитывать собственные чувства тайного превосходства и жалости к себе? Или чтобы потом за все расплатиться?

Ох, он составляет список… и дважды проверяет его… он выяснит… кто у нас плохой, кто хороший…

Потом, первого августа, всего двумя неделями ранее. Запись в самом низу страницы: Вчера ничего не записывала. Была слишком счастлива. Испытывала ли я когда-нибудь такое счастье? Думаю, что нет. Мы со Стью вместе. Мы…

Конец страницы. Новая начиналась словами: …дважды занимались любовью. Но она лишь скользнула по ним взглядом, потому что ее внимание привлекло другое место, ближе к середине, там, где шли пространные рассуждения о материнском инстинкте. На мгновение Фрэнни замерла, не в силах отвести глаза от темного, грязного отпечатка большого пальца.

Мелькнула дикая мысль: «Я ехала на мотоцикле целый день, каждый день. Конечно, всегда старалась помыться, но руки пачкаются и…»

Фрэнни вытянула руку и не удивилась, увидев, что ее сотрясает дрожь. Приложила большой палец к пятну. Отпечаток был значительно больше.

«Вполне естественно, – сказала она себе. – Когда ты что-то размазываешь, пятно увеличивается в размерах, расплывается. Обычное дело такое…»

Но этот отпечаток большого пальца не расплылся. Фрэнни четко видела все линии, и петли, и завитушки.

И след на бумаге оставили не жир и не машинное масло, не стоило себя обманывать.

Лист измазали шоколадом.

«Пейдей», подумала Фрэнни, и у нее засосало под ложечкой. Покрытые шоколадной глазурью батончики «Пейдей».

В тот момент она боялась обернуться, боялась увидеть нависшую над плечом ухмылку Гарольда, неотличимую от ухмылки Чеширского Кота в «Алисе». Толстые губы Гарольда двигались, он торжественно произносил: …каждому везет, Фрэн. Каждому везет.

Но даже если Гарольд и заглянул в ее дневник, означает ли это, что он замыслил какую-то тайную вендетту против нее, или Стью, или остальных? Разумеется, нет.

Но Гарольд изменился, прошептал ее внутренний голос.

– Черт побери, он не изменился настолько! – выкрикнула Фрэнни пустой комнате, дернулась, потом нервно рассмеялась. Пошла вниз и начала готовить ужин. Они хотели поесть пораньше из-за совещания… но теперь совещание уже не казалось ей таким важным, как раньше.

Выдержки из протокола заседания организационного комитета

13 августа 1990 г.

Совещание проводилось на квартире Стью Редмана и Фрэнсис Голдсмит. Присутствовали все члены организационного комитета: Стюарт Редман, Фрэнсис Голдсмит, Ник Эндрос, Глен Бейтман, Ральф Брентнер, Сюзан Штерн и Ларри Андервуд…

Стью Редмана избрали председателем совещания, Фрэнсис Голдсмит – секретарем.

Все разговоры (плюс рыгание, бурчание животов и прочее) записывались на кассеты «Меморекс», с тем чтобы потом положить их в банковскую ячейку в «Первом банке Боулдера» (вдруг кто-нибудь рехнется до такой степени, что захочет их послушать).

Стью Редман представил текст листовки о проблеме пищевых отравлений, написанный Диком Эллисом и Лори Констебл (с завораживающим заголовком: «ЕСЛИ ВЫ ЕДИТЕ, ВАМ НАДО ЭТО ПРОЧИТАТЬ»). Дик хотел, чтобы эту листовку отпечатали и расклеили по всему Боулдеру до общего собрания 18 августа, потому что в городе отравились продуктами уже пятнадцать человек, и двоих едва откачали. Комитет проголосовал (7–0), что Ральф должен отпечатать тысячу экземпляров листовки и взять себе в помощь десять человек, чтобы расклеить их по городу…