Виталий Храмов - Испытание сталью [litres с оптимизированной обложкой]

Говоря, я шёл к нему навстречу. Вилли улыбнулся, поставил сидор на землю, пистолет достал из-за пояса сзади, уронил. А я чё? Я – ни чё! Это Громозека у меня глазастый.

– Не перестаёте вы меня удивлять, Виктор Иванович.

– Тем и жив. Пока. Зачем звал, немец?

– Вот за этим и звал. Требование у меня…

– Требование? – рассмеялся я. – Засунь себе его, знаешь куда?

– Знаю. Хорошо, просьба. Выполните условие, и вам я гарантирую выполнение любых ваших условий, в разумных пределах, конечно.

Ага, испугались, что пристрелю Пяткина как Голума? Договариваться решили?

– Вывод вермахта на территорию Германии?

– В разумных пределах. Это я не могу гарантировать.

– А что ты можешь, немец?

– Жизнь. Лечение. Вывоз в любое место мира, деньги, легенду.

– И измену. Нет, Вилли. Ты же знал, что меня это не заинтересует. Зачем пришёл?

– Знал, – немец снял перчатки, отступил на пару шагов, сел на ствол поваленного дерева.

– Вы поверите мне, если я скажу, что хотел с вами поговорить?

– О чём?

– Не знаю, – вздохнул Вилли, – не знаю. О чём угодно. Хотел опять вас увидеть, ощутить то своё состояние, в которое меня вводят ваши слова.

– Какое?

– Другой, хм-м, язык русский очень сложен, столько слов, чтобы сказать одно и то же. И одно слово, чтобы сказать совсем разное.

– Есть такое дело. Так какое состояние?

– Как в детстве – всё просто и ясно. И чисто вижу, что делать.

– А без меня?

– Всё очень сложно. И ничего не могу решить. И всё – не то. Всё – не так. Всё – обман.

– Ладно, Вилли, всё это – лирика. Ты чего хотел-то?

Немец усмехнулся.

– Вот, опять. Пришёл сюда я с одним, а теперь хочу другого.

– Бывает. И не у всех проходит. Ты выкладывай, не стесняйся. А там – будем поглядеть.

Немец немного «подвис». Опять усмехнулся:

– Очень сложный язык. «Выкладывай» – рассказывай и ложи.

– Есть такое. А ты не говори на русском – не будет проблем. Лайся на своём пёсьем языке. Ори «Хайль Гитлер» и головы не ломай.

– На нём говорили Ницше и Бах!

– Да хоть трабидох! Бах! Мне – пох! Не отвлекайся. Вилли, ты не поверишь, но мне не совсем хорошо сейчас. И зубоскалить совсем нет желания. Так чего ты хотел?

– Хотел? Хотел попросить вас не убивать этого инвалида и позволить нам забрать то, что нас интересует.

– Однозначно – нет. Этого ты хотел?

– Хотел. Прошлое время. А настоящее – хочу. Хочу в плен вам сдаться.

Не удержался, рассмеялся.

– Не очень хорошая идея, немец. Совсем плохая. Сдаться в плен беглому военнопленному на вашей же территории – не есть гуд! Совсем не гуд.

– Я знаю.

Вилли повесил голову. Глухо продолжил:

– У меня не было выбора. Я заинтересовался теми темами, что вы пропагандировали мне и своим подручным. И стал находить подтверждения. Этим я и заинтересовал этих… У меня не осталось выбора: или я служу им, или исчезаю. И становлюсь объектом их исследований. Не хотелось быть замороженным заживо. И я продолжил службу. Я видел сам всё то сатанинство, о чём вы говорили. Я вижу теперь, что за монстр родился на германской земле. Я многое видел. И я увидел, что мой народ сейчас как никогда близок к гибели. Я видел ваш фотографию в газете. И я понимаю, почему все газеты мира перепечатали его. Понимаю. И я устал. Не хочу больше.

– Твои проблемы.

– Знаю, – вскочил Вилли, – знаю, что мои проблемы! Но выхода – не вижу!

– А ты – беги! Прямо сейчас – беги! Быстро беги, куда глаза глядят. Тогда жив останешься.

Вилли отшатнулся.

– Да, если нашим будешь сдаваться, переоденься. Наши «электриков» в плен не берут.

– Электриков?

– Эсэс. Молнии. Зиг-зиг.

– Теперь понял.

– Почему не берут – объяснить?

– Не надо. Сам видел.

– Тогда – прощай, Вилли! Надеюсь, больше не увидимся.

– А я надеюсь – увидимся.

– Для тебя будет лучше, чтобы мы не увиделись. В следующий раз я тебя убью. Да, кстати, кто из моих спутников ваш агент?

Вилли вздрогнул:

– Два, – поморщился, – оба, все.

– Предатель – казачок? А другой – агент?

Вилли кивнул.

– А тот, с усами?

– И он.

– Понятно. Пистолетик я забираю.

И я повернулся спиной к немцу и пошёл восвояси, напевая песню Рамштайна «Ду хаст». Общение с немцем навеяло как-то. Это была ещё одна проверка Вилли. Этот вот беззаботный отход с подставлением спины врагу. А до этого была проверка на искренность. Сдаст или нет агентов. Как я и догадывался, все казачки засланные.

– Это я догадывался, – вставил Громозека.

– Если ты – мой глюк, то ты – плод моей больной головы, результат коротящих извилин. И все твои догадки – мои. Логично?

– Странно слышать о логике от глючащего типчика.

– Сам ты – типчик.

– Какой-то странный у вас разговор получился.

– Не без этого.

– И что теперь?

– А что изменилось? Ничего. Пистолетиком вот обзавелись. Как ты думаешь, липовый?

– Нет, вполне себе боевой. Я уже проверил. Без подвоха.

– А жратва?

– Тут не знаю. Хлеб, галеты, консервы. Я не могу определить, отравлено или нет.

– Значит, проверим на мышах.

И мы тихо посмеялись.

День «Пи». Или – или. Ну, хоть пистолет есть. Одной рукой с винтовкой управляться – сложновато.

Идём. Мышки нервничают, но живы. Значит, жратва нормальная.

Опа, что это значит?

– Привал!

Мышки облегчённо поставили носилки.

– Давайте, костерок соорудите. Жрать хочу – сил нет больше терпеть. А холодное больше не лезет. Так, ты, Авторадио, бегунок ты наш беспонтовый, топливо сообрази. Ты – яму под костёр копай. Вон там. И копать меньше там. Низинка.

А сам склонился над Пяткиным. Сфинкис изменил слайд на стрелку вниз.

– Пришли? Это то место? – прошептал я.

Моргнул.

Мы на месте. А где космолёт? Лес и лес. Вполне типичный для этих мест.

– И что теперь?

Котёнок лёг в позу сфинкса.

– Ждать?

Моргнул.

Ждать. Блин. А что остаётся? Да, ладно, подождём! Ведь «до пятницы я совершенно свободен».

А эти теперь сигналят хозяевам.

Запахло дымом. Желудок сразу запротестовал. Ладно, пойдём у тебя, утроба бестолковая, на поводу.

Говорят, после голодухи нельзя много есть. Пох. Совершенно пох. Как же хорошо! Сытно! Тепло стало. Что там мне грозит, заворот кишок? А ядреный гриб самоликвидации НЛО? Так что – заворот не страшен.

Авторадио увлечённо облизывал ложку. Крыс задумчиво смотрел в небо. Я тоже сытно жмурился. Потянулся, рука наткнулась на пистолет Вилли. Я его достал и стал с любопытством разглядывать изделие сумрачного тевтонского гения.

Авторадио вытаращил зенки свои, Крыс напрягся, руки его поползли за спину. Поздно, ребятки!

Два выстрела прогремели в стылом лесу. С карканьем поднялось вороньё в воздух. Эти падаль задолго чуют. Два контрольных.