Роберт Асприн - ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ. II том

Собравшись с духом, Ганс щелкнул языком, и Железногубый медленным шагом вошел на территорию поместья. Остальные так же медленно последовали за ним к многоэтажному особняку. Ганс подождал, пока Йоль привяжет поводья всех трех коней, после чего вся компания взошла по ступенькам крыльца.

Нотабль дал понять, что не испытывает ни малейшего желания заходить. Он не бежал, как обычно, а крался, буквально распластываясь по полу. Гансу пришлось наклониться, чтобы взять кота на руки. Поддерживая его правой рукой, словно мягкий, но тяжелый мешок, Шедоуспан глубоко вздохнул и после некоторого колебания толкнул дверь. Дверь оказалась не заперта, и он испытал противоречивые чувства.

Слегка приседая на полусогнутых в коленях ногах, в боевой стойке, он вошел, трепеща и содрогаясь, и… ничего не случилось.

Ганс улыбнулся и пересек обширную прихожую, где в прошлый раз был столь предательски атакован; теперь же это оказалось легче, чем разрезать пирог!

— Теперь ты сам справишься, Нотабль, — сказал он, вновь наклоняясь, чтобы опустить кота на пол. — К тому же в такой темноте ты видишь гораздо лучше меня.

Нотабль припал к полу, прижав к голове уши и дергая хвостом. Он ясно давал понять, что не верит ни одному слову Ганса. Он очень хорошо помнил это место.

— Я нашел свечи, — объявил Йоль.

— Отлично! — сказал Катамарка с преувеличенной радостью. — Зажги три, Йоль, и захвати с собой побольше.

Ганс забеспокоился, как бы свечи, обнаруженные в жилище такого бесчеловечного чудовища, как Корстик, не были сделаны из человеческого жира, но оставил эти пренеприятные мысли при себе. Желтый свет придал мрачной берлоге Корстика вид довольно привлекательный, почти уютный.

Теперь Катамарка соизволил небрежным тоном сообщить, что в особняке было подземелье.

— Я уверен, что именно там мы разыщем безделушки. Ганс пристально посмотрел на него:

— А до сих пор вы этого… не могли вспомнить, дружище? Катамарка лишь пожал плечами и натянуто улыбнулся. Шедоуспану, однако, было не до улыбки. Ни рыжий кот, ни человек вовсе не рассчитывали спускаться в подземелье, особенно теперь, когда об этом известили в последнюю минуту. Тем не менее после некоторых блужданий во мраке, освещаемом трепещущим пламенем свечей, им удалось разыскать дверь. При этом Йоль умудрился налететь на тяжелое кресло и опрокинуть его с шумом, способным разбудить покойника. Однако никто, судя по всему, не проснулся. Дверь была огромная и тяжелая, с прочными железными петлями и массивной ручкой. В тот момент, когда она раскрылась с леденящим душу скрипом, возникло ощущение, будто само зло вырвалось из подвала вместе с потоком холодного спертого воздуха. Все трое переглянулись. Нотабль уставился в темноту лестницы, и зрачки его зеленых глаз сделались чернее ночи. Прижав уши, он прижался к ногам своего хозяина.

— Ах-х, — выдохнул Шедоуспан в раздражении от собственного испуга и стал спускаться.

И тут же на него навалился неистовый, безотчетный страх, сдавив кожу, кости, мозг и сердце, словно страх этот был чем-то реальным и осязаемым.

А затем он и вправду стал осязаемым.

Вопреки необоримому страху Ганс все же сделал еще один шаг, и в тот же момент какие-то шевелящиеся усики, словно живая паутина, принялись ощупывать его лицо. Он содрогнулся и затряс головой, поднимая руки к лицу, чтобы счистить эту гадость.

Пальцы не почувствовали ничего.

Там ничего не было, никакой паутины, никаких усиков; просто пустота. И все же омерзительное ощущение не проходило. Страх схватил Ганса ледяными пальцами, сдавил сердце. Он вновь содрогнулся, задрожал крупной дрожью и стиснул зубы, чтобы не стучали. Это было ощутимое зло, рожденное темной сущностью Корстика и вырвавшееся из нездешнего мира видений и призраков, которые человек может ощущать, но не видеть… Чувствуя, как рот наполняется чем-то горячим с привкусом желчи, он, всхлипнув, повернулся и бросился наверх.

Перед собой он увидел недоумевающие лица Йоля и его хозяина, которые, судя по всему, были удивлены нерешительностью Ганса. Было ясно, что они ничего не почувствовали.

И тут, несмотря на то что колени у него дрожали, а ладони покрылись холодным потом, Шедоуспан понял, что происходит. В своей богатой приключениями жизни ему уже дважды приходилось сталкиваться с такими посланиями из мира теней, мира некромантии и дурных предзнаменований. Один раз это случилось давным-давно той черной и густой от ужаса ночью в Санктуарии, тогда ужас наводила волшебная трость. И второй раз, не так давно и совсем рядом, наверху в прихожей, когда он впервые вторгся во владения Корстика.

— Попробуйте сделать шаг, и вы почувствуете это, — сказал он своим спутникам. — Это проклятые чары, наводящие страх!

У Йоля, возможно, было другое мнение, но не далее чем через секунду он доказал правоту слов Ганса. В тот момент, как его сапог коснулся первой ступени лестницы, он затрясся словно в лихорадке. Нечеловеческий звук вырвался у него из горла. Через мгновение Ганс оттащил его назад, пристально посмотрел ему в глаза и отодвинул в сторону.

Йоль и Катамарка молча смотрели, как Ганс вновь шагнул на лестницу, крепко сжимая амулет на груди.

Ему удалось победить чары с помощью разума и амулета, преодолевая дрожь и оцепенение постоянным напоминанием о том, что все это наваждение; что это всего лишь чары, оставшиеся от Корстика… а может, наведенные недавно Аркалой. Амулет, похоже, утратил свою силу, во всяком случае, он действовал не так быстро, как прежде, и Ганс сообщил об этом через плечо своим спутникам.

— Возможно, это чары Аркалы, а ваш талисман настроен против Корстика, — предположил граф Катамарка. — Именно поэтому мне так нужны эти кольца; одно из них само создает иллюзии, зато другое не дает таким скверным иллюзиям овладеть вашим разумом. Вы должны верить, Ганс, что это всего лишь чары; верьте в это, верьте…

«Пошел ты к черту, Катаморда, — подумал Ганс, но все же подчинился. Он закрыл глаза. — Это всего лишь чары… Это всего лишь чары…»

В конце концов амулет, кажется, ожил, замерцал слабым светом и начал вливать уверенность в грудь Ганса, в его сердце. Туман рассеялся. Призрачная паутина исчезла. Наводящий оцепенение страх испарился, словно роса под первыми лучами солнца.

— Вперед! — объявил он вновь обретенным сильным голосом.

Теперь, после такого конфуза, Шедоуспану предстояло восстановить свою репутацию, спустившись по лестнице так, словно он проделывал это каждую ночь уже много лет, словно настоящий, не призрачный страх, не охватывал его все больше с каждой ступенькой.

«Проклятие, — думал он, — сукин сын не счел нужным сказать мне о необходимости спускаться сюда, а, кроме того, соврал мне насчет того, зачем ему нужны эти кольца… Ведь так или иначе они заколдованы! Отец Илье, спаси и сохрани… дай мне выбраться отсюда!» Ему даже пришло в голову, не Катамарка ли наслал на него вчерашних убийц с птичьими головами.