Алессандро Барикко - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Она умолкла, как будто припоминая. Но потом заговорила о другом.

— Это, ясное дело, ничего не значит, но можно было чуть дальше протянуть руку и взять картошку в сырном соусе.

Она заколебалась на какой-то миг.

— В любви мы все лжем, — прошептала, качая головой. А следующую фразу выкрикнула в полный голос: — Вы правильно сделали, мистер Гвин!

Она сказала, что выкрикнула это прямо там, у индуса в лавочке, и люди на нее оборачивались. Она крикнула три или четыре раза:

— Вы правильно сделали, мистер Гвин!

Ее приняли за сумасшедшую.

— Но со мной это часто случалось, — сказала она. То есть то, что ее принимали за сумасшедшую, пояснила.

Тогда Джаспер Гвин сказал, что таких, как она, больше нет, и спросил, не согласится ли она отпраздновать сегодня вечером.

— Что вы сказали?

— Не поужинаете ли вы со мной?

— Не говорите глупостей, я умерла, рестораны не приемлют меня.

— Хотя бы один бокал.

— Что за вздорная мысль.

— Ради меня.

— Мне уже правда пора идти.

Она это произнесла мягко, но с непоколебимой уверенностью. Встала, взяла сумку и зонтик, все такой же ветхий, и направилась к двери. Пошла, чуть шаркая ногами, той своей походкой, по которой ее можно было узнать издалека. Задержалась лишь потому, что забыла еще кое-что сказать.

— Не будьте невежей, отнесите эти семь листков Ребекке, пусть она прочтет.

— Думаете, это необходимо?

— Разумеется.

— И что она скажет?

— Скажет: «Это я».

Джаспер Гвин спросил себя, увидятся ли они когда-нибудь еще, и решил — да, увидятся, где-нибудь, но через много лет, посреди другого одиночества.

Джаспер Гвин сидел в прачечной, которую пакистанцы открыли прямо в его доме, когда к нему подошел парнишка не старше двадцати лет, в пиджаке и при галстуке.

— Вы — Джаспер Гвин?

— Нет.

— Конечно, это вы, — сказал парнишка и протянул ему сотовый телефон. — Вас.

Джаспер Гвин взял телефон, смирившись с неизбежным. Но где-то в глубине души был даже доволен.

— Да, Том?

— Знаешь, сколько дней я не звонил тебе, дружище?

— Говори, сколько?

— Сорок один.

— Рекорд.

— Еще бы. Как прачечная?

— Ее только что открыли, сам можешь представить.

— Нет, не могу: мне Лотти стирает.

Они держали пари, поэтому, обменявшись парой-тройкой гадостей, перешли к делу. К портрету.

— Ребекку не расколоть, так что давай выкладывай, Джаспер. Все, до малейших подробностей.

— Прямо тут, в прачечной?

— Почему бы и нет?

В самом деле, ничто не мешало поговорить об этом тут. Разве что парнишка в пиджаке и при галстуке болтался под ногами. Джаспер Гвин зыркнул на него, и тот понял: вышел из прачечной.

— Я это сделал. Получилось хорошо.

— Ты о портрете?

— Да.

— Хорошо — в каком смысле?

Джаспер Гвин не был уверен, что сможет объяснить. Он встал со стула — возможно, если расхаживать взад-вперед, будет легче.

— Я не знал в точности, что это может означать — писать портрет словами, а теперь я это знаю. Есть некий способ проделать это, имеющий смысл. У тебя может получиться лучше или хуже, но такая вещь существует. Не только в моем воображении.

— Можно узнать, что за чертов трюк ты изобрел?

— Ничего особенного, все очень просто. Но на самом деле это не приходит в голову до тех пор, пока не придет в голову.

— Ясней некуда.

— Ладно: когда-нибудь я тебе объясню лучше.

— Хорошо: скажи, по крайней мере, хоть что-нибудь.

— Что ты хочешь знать?

— Когда мы вернем Джону Септимусу Хиллу его прекрасную мастерскую и подпишем с тобой расчудесный договор.

— Думаю, никогда.

Том какое-то время молчал, и это было дурным знаком.

— Том, я нашел то, что хотел: это прекрасная новость.

— Не для твоего агента!

— Я больше не буду писать книги, Том, и ты не мой агент, ты мой друг, и, похоже, единственный на настоящий момент.

— Я должен пустить слезу?

Было заметно, что Том раздосадован, но сказал он это без ехидства, просто, наверное, почувствовал неловкость. Я должен пустить слезу?

— Да ладно, Том.

Том как раз думал, что на этот раз уже ничего не исправишь.

— И что теперь? — спросил он.

— А что — теперь?

— Что ты станешь делать теперь, Джаспер?

Оба долго молчали. Потом Джаспер Гвин что-то сказал, но Том не расслышал.

— Говори в трубку, Джаспер!

— Я ТОЧНО НЕ ЗНАЮ.

— Ах так.

— Я точно не знаю.

Но это было правдой лишь отчасти. У него имелись соображения на сей счет, он даже продумал кое-какие детали. Может быть, не хватало иных связующих звеньев, но некая гипотеза о том, как действовать дальше, четко отпечаталась в мозгу.

— Полагаю, что начну делать портреты, — выдал Джаспер Гвин упрощенный ее вариант.

— Просто не могу поверить.

— Найду заказчиков и буду делать портреты.

Том Брюс Шепперд положил трубку на стол и отъехал назад на своей инвалидной коляске. Выехал из офиса, с удивительной ловкостью вписался в коридор и мчался по нему, пока не показалась открытая дверь в комнату, где работала Ребекка. Выкрикнул без обиняков все, что накипело.

— Можно узнать, что за хреновина в голове у этого типа, чего ему надо и, главное, зачем, зачем он выдумывает всю эту парашу, просто чтобы не делать того, что…

Тут он обнаружил, что Ребекки на месте нет.

— К чертям собачьим.

Развернулся и поехал в офис. Снова взял трубку.

— Джаспер?

— Я здесь.

Том постарался говорить спокойно, и ему это удалось.

— Я не бросаю тебя.

— Знаю.

— Я могу что-то для тебя сделать?

— Разумеется, только мне сейчас не сообразить что.

— Подумай на досуге.

— Хорошо.

— Ты знаешь, где меня найти.

— Ты тоже.

— В прачечной.

— Типа того.

Они немного помолчали.

— Джаспер, как ты думаешь: у тех, кто делает портреты, бывает агент?

— Не имею ни малейшего понятия.

— Я наведу справки.

Но проходили дни и недели, а они больше не разговаривали, потому что знали: история с портретами разлучила их, и ничего другого не оставалось, как только скользить по ее поверхности, не проникая в суть, из боязни, что, достигнув глубины, они еще больше отдалятся друг от друга, подставив бок удару копья; а такой судьбы никто из них для себя не хотел.

Через пару дней после телефонного разговора с Томом Джаспер Гвин встретился с Ребеккой — погода стояла теплая, и ему пришло на ум назначить ей свидание в Риджентс-парке, на той дорожке, откуда все в каком-то смысле и началось. Взял с собой папку с семью отпечатанными листками. Ждал, сидя на своей привычной скамейке.

Они не виделись с той самой последней лампочки, погрузившей их во тьму. Ребекка пришла, и нужно было попытаться понять, с какого места начинать снова.

— Простите, что опоздала. Человек в метро покончил с собой.