Степан Кирнос - Под сводами бури

Сад был действительно прекрасен и живописен, заставляя испытать эстетический оргазм всякого любителя прекрасного. В нём росли аккуратно подстриженные деревья, так и пышущие своей живостью, и сверкая своим изумрудным блеском; цветы, вроде роз, тюльпанов, алых, как багровый закат, и жёлтых тигровых лилий, источавших изумительный и пленяющий обоняние аромат. И деревья, и цветы, и декоративные кустики образовывали в своих клумбах замысловатые рисунки, похожие на слова, начерченные древними и забытыми всеми буквами из погибшего языка, образуя между символикой извилистые тропинки, выложенные камнем и зелёным мрамором…

И каждый аромат, детали вида сада действительно завораживали всякого, кто сюда приходил, пленяя его воображение своим помпезным видом, напоминавшей о той роскоши и красоте, что существовала задолго до начала событий, которые лучше бы не случались. А в самом центре сада бил маленький фонтанчик, совершенно миниатюрный, не тот, что находился посреди внешнего двора.

Вся эта садовская фантасмагория простиралась примерно на целый километр, упираясь прямо во вторые ворота замка. Сквозь сад проходили десятки дорожек, умощённых мраморной плиткой и камнем, специально сюда завезённой из далёких карьеров империи. У этих дорожек стояло множество лавочек, на которых можно было отдохнуть от долгой прогулки по саду или несколько часов в тени переждать гнетущую жару над островом.

Единственные сады, которые могли сравниться во всей империи с этим, располагались в самых огромных и важных городах Рейха. Это был сад «Величие Империи» в Риме, комплекс садов «Филигрань Веры» в Константинополе, сад «Длань Господня» во Флоренции и пышный садик, в новом городе, построенном на восточной Иберии – Санторино, под названием «SantiKancler», ставший самым огромным в Автократорстве.

Большинство больших и интересных садов было уничтожено во время Великой Европейской Ночи и времён Очистительного Крестового Похода первого Канцлера, всю ярость которого он направил против еретиков и отступников европейского юга. Да и сейчас, когда наступил час Автократорства, эти сады оказались под одной из самых величайших угроз, исходившей от Конгрегации Веры в Государство, так как: «эти морально противныесооружения и декадентские ваяния, вселяют своей широкой цветовой насыщенностью в души граждан дух праздности, что отворачивает их помыслы от труда и верного служения своей родине. А это может стать началом для актов гражданского неповиновения, сепаратизма или даже политической ереси». – Как говорилось в отчёте одного из глав Культополисариев…

Но этот сад, на острове Анафи, оставался вне досягаемости сумасбродного Культа Государства или как сейчас её зовут – Конгрегации Веры в Государство. Магистр Данте был готов залпом тысячи орудий оградить эту красоту от загребущих лап опьянённых фанатиков. Это растительное произведение искусства продолжало дарить своё великолепие, воплощённое в прекрасных цветках и изумрудных древах, всем его посетителям, даже сейчас…

Под прохладной тенью сада гуляли два человека, верных своим, как им казалось, нерушимым, идеалам, достойные того, что бы умереть за них. И это не идеалы сумасшедших идей, тут всё было на много глубже. Их силуэты покрывали ветки, усеянные изумрудной листвой, вкупе с ветерком, сделавшим качающиеся ветки ещё и опахалом, которое веяло живящей прохладой.

По коже двух человек бежала та самая свежесть, даруя незабываемое ощущение спокойствия, чем наполняла души и умы этих людей сущим миром, резонируя с чувствами.

Первый человек был высокий мужчиной, на вид лет тридцати пяти – сорока. Черты его лица были слегка иссушенными, словно изнеможёнными и чуть осунувшимися от внутренней душевной усталости, что так же подтверждал и шрамы на губе, у глаза и левой щеки. Но в тёмно-синих глазах этого человека парила радость, и словно внутренний свет бился из этих суровых очей. На мужчине была чёрная длинная рубака с коротким рукавом, которая слегка покрывала чёрные брюки, ниспадавшие прямо на кожаные туфли.

Вторым человеком была девушка, ниже мужчины буквально голову. Её прекрасные чёрные шелковистые волосы опускались прямо до плечей. Наполненное жизнью лицо так и сияло своей красотой и достаточным умилением. Её светлые серебряные глаза источали духовное тепло, которое доступно только счастливому человеку. Пухлые губы, аккуратный нос, подчёркнутые редкой косметикой брови и бледно-румяные щёки только утверждали прекрасный и миловидный образ девушки, которая была одета в интересное и распрекрасное чёрное платье, усеянное старыми самоцветами, а на ногах были туфли без каблуков.

Эти два человека просто гуляли и наслаждались ни столько помпезными видами этого роскошного сада, сколько компанией друг друга, истинно ценя любой момент, проведённый друг с другом… Проводя эти дни вместе в тени сада они предавались долгими прогулками, общением и страстным поцелуям. Однозначно, любовь их переполняла, выходя за края.

– Ох, какая встреча! Флоренса Эмилия и Андрагаст Карамазов никак иначе собственной персоны!

Пара посмотрела на источник радостного восклика и увидела перед собой высокого мужчину, в серой жилетке, белой рубашке, бежевых брюках и чуточку округлых ботинках. Лицо воскликнувшего было худощавым и немного подсушенным. Светлый волос его так и колыхался на лёгком ветру.

– Сантьяго Морс, бывший инспектор и просто хитрый лис. – Слегка улыбнувшись сухими шрамированными губами, произнёс бывший Верховный Инквизитор. – Рад тебя видеть.

– Как вам погода, мои дорогие?

– Я слышу в вашем голосе сарказм? – Певучим голоском вопросила девушка. – Или это действительно радость.

– Был бы тут Командор, наш брат Эстебано, и видел всю эту картину, смотрел он на тебя Карамазов, точно парень бы испытал протерюмировоззрения. – Сквозь улыбку сказал Морс.

– Он бы меня понял. – Внутренне усмехнувшись, вымолвил Андрагасти, улыбнувшись ещё шире, добавил. – Поверь, он меня поймёт.

– Ты знаешь, как он к этому относится. Не обижайся, но Эстебано бы назвал это «несуразицей».

Внезапно послышались откуда-то совсем близко слова, прозвучавшие в такой степени же мягким голосом, но с нотками недовольства:

– Это не самые приятные слова, о столь высоком чувстве.

Со стороны одной из дорожек подходила девушка, чьи ярко-медные волосы аккуратно ложились на плечи, а лицо выражало стойкость, вкупе с крапинами грубости, перемешанной с милотой.

– Госпожа Калья, – извинительно начал Морс, слегка поклонившись, – это не я такого мнения. Так всегда думал один наш друг, наш верный брат, которого сейчас с нами нет.

– А где он сейчас? – Вопросила девушка, одетая в джинсы докризисного типа, подобие кроссовок и лёгкую белую блузку.